Еще постояв минут десять возле затихшего слива порога, усеянного обледенелыми камнями, Николай Петрович вернулся в деревню.
По дому разносились запахи масленых блинов, мясного отвара. Катерина прокручивала на мясорубке мясо, Зоя жарила селянку из осердия. Возле них крутился пестрый кот, терся о ноги и мурлыкал громко. Алексей колдовал со спиртом, добытым Зоей в больнице. Петр Семенович обдирал у окна сушеных язей. Чешуя прилипла к рукам, рассыпалась по полу.
— Присаживайся, Коля. Вот попотчую сушеной рыбкой. Как помер Матвей, так некому стало ловить свеженькую. Когда на кладбище-то пойдешь?
— А вот позавтракаем…
— Леш, сходи к Димке, попроси лыжи, — развернулся к Алексею тесть всем телом. — У нас две пары… Ох-хо-хо!.. Жизня… Прости, Господи! — Петр Семенович перекрестился. — Сходи сейчас, пока бабы стряпают, а то за разговорами-то забудем.
— Не забудем, — отозвался Алексей.
С кладбища вернулись часа через два с хвостиком, промерзшие и уставшие, пока греблись по снегу к Белому берегу на старых снегоступах. Бабы запустили в кипяток пельмени и снова сели за стол. Под холодец помянули всех родных и близких, усопших в разные годы. Потом уж чокались рюмками со звоном. Под завязь женщины подали селянку из осердия с салом. Николай Петрович, отяжелевший от непривычного обилия смен, вышел покурить во двор. За ним потянулся отец, заговорил с ходу, катая неуклюже пальцами папироску в портсигаре, протянутом сыном:
— О делах-то все некогда спросить, сынок. На побывку аль как? — Он кинул пытливый взгляд. — Ты как-то оторвался от нас! И все пошло кувырком в лесхозе. Хозяева плохие, отчего людям робить негде… Так че?!
— Знаю, батя. Многие на меня в обиде, — тихо заговорил Николай Петрович. — Не моя воля, батя! Куда пошлют… Я же коммунист!
— Это понятно. Но…
— Теперь времена другие наступили, — перебил отца. — А сейчас вот на прорыв. В Междуреченский обком меня направили.
— Вон как! — протянул Петр Семенович, с трудом сохраняя душевное равновесие. «Скачет, как козел, туды-сюды!» — пронеслась неприязненная мысль. — И кем же?
— Первым секретарем…
— Ясно! А я, старый дурак, надеялся, что ты к нам комплекс подымать. Ошибся! Значит, первым. Хмы… Поживешь у нас?
— Нет, батя. Завтра дела принимать.
— К Назарову зайдешь?
Николай Петрович, ничего не сказав, пошел в дом. За ним тронулся и отец. В избе, только-только перешагнув порог, выкрикнул сипло:
— А че молчим-то?! Ну-ка, бабы, заводите!
Женщины прекратили разговор. У Зои озорно блеснули синеватой искоркой глаза, она проговорила распевно:
— Когда-то миленочку моему Саше пела я одну песню. Когда нонче поминали, то сердце подсказало. Вы ее не слышали. Одному Саше ее пела, — она выразительно глянула на Николая Петровича, тот понял и подумал: «Верна Зойка Сашке до сих пор!» А Зоя продолжала, припоминая тот день, когда они с Березиным рыбачили на Сарысу: — Миленочка уж нет, а песня осталась. И камешек из тех далеких времен на комоде лежит!..
Зоя умолкла и через некоторое время запела тихо и проникновенно, печалью окутывая комнату:
Пленительная, злая, неужели
Для вас смешно святое слово: друг?
Вам хочется на Вашем лунном теле
Следить касанья только женских рук…
Песня неожиданно оборвалась, словно закатилась в ту тьму, что занавешивала когда-то жизнь. И Зоя, закрыв лицо руками, убежала в свою комнату.
Наступила тревожащая тишина. Петр Семенович хмурился. Катерина пошла утешать Зою, а Николай Петрович попросил Алексея:
— Налей-ка всем, а то что-то скучновато стало без выпивки. А Зоя все страдает!.. Да-а-а! А ты, батя, все хотел нас спарить.
Петр Семенович только развел руками.
Утром, походив по цехам Айгир-завода, Николай Петрович выехал в аэропорт. Вез его на своем «Москвиче» Алексей. Дорогой почти не говорили. Уже за Темирязевкой, когда машина выскочила на степной простор, Алексей спросил:
— Я смотрю, ты все приглядывался к старым траншеям. Не успокоился еще?
— Надо же как-то вдохнуть в завод новую жизнь…
— Жизнь — это хорошо! Но ты же раз уже обжегся на этих плывунах. Зря деньги зарыли…
— Да! Поторопились! Не проработали как следует проект. И геологи подвели…
— Спросили бы стариков…
— Я смотрю, Алексей, ты, как батя, против?! — криво ухмыльнулся Березин, доставая папиросы. — Но я все же сделаю! А кто встанет на пути… сотру в порошок!
— Ты, как брательник, покойничек. Тот по трупам гулял, а ты по живым душам. Ну-ну!.. Наблотыкался в центре! Мы еще посмотрим!
Читать дальше