Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Гога вспыхнул.

— То есть как: не нация? — воскликнул он обиженно. У него уже были на языке и Наполеон, и Жанна д’Арк, и блистательные победы Тюренна и Кондэ… Но Сурмава не дал продолжать. С несвойственной ему экспрессией, сделав энергичный жест рукой снизу вверх, он воскликнул:

— Нэмци — вот это нациа!

Много что было у Гоги сказать в ответ, но, взглянув на старика, он увидел, что тот погрузился в свою обычную мрачную задумчивость и все равно ничего не услышит. Поймав чей-то сочувственный взгляд, сопровождаемый украдчивой улыбкой, Гога пожал плечами и отошел. Он обогнул угол дома, направляясь к спортивной площадке. Там уже играли в волейбол, и, как успел заметить Гога, играли довольно прилично, но не больше. В последний момент, на ходу снимая рубашку, прибежал Кипиани.

— Ну, чего стоишь? Раздевайся. Играть умеешь?

Гога в волейбол играл средне, но не хуже тех, кто сейчас был на площадке, и место ему нашлось.

Возвращался вечером домой Гога с чувством какого-то особого внутреннего удовлетворения: наконец-то он оказался среди своих, безоговорочно своих, от которых его ничто не отделяет, а все только роднит. Никто здесь ему не скажет, что он — не свой, что в чем-то он им не подходит. «Почему я раньше так редко бывал в Грузинском обществе?» — вдруг спросил Гога себя с укоризной.

Потянулись легкие, приятные дни отдыха и законной праздности. Гога почти каждый день бывал на спортплощадке, гулял по Китайской улице, ходил в кино, знакомился с девушками. В первой декаде июля установилась сухая, жаркая погода, и Гога начал каждое утро ездить на пляж.

Многое в Харбине было мило сердцу Гоги, но он не мог не видеть, насколько провинциален и сам родной город, и его жители по сравнению с бурным, блестящим, грешным Шанхаем.

Внешне Харбин изменился мало, да и могло ли быть иначе, ведь прошло всего два года. Ну, привели в порядок набережную — обсадили деревьями, поставили скамеечки и развесили на столбах столь любезные сердцу японцев фонари, некоторые улицы заасфальтировали, добавили целый участок к городскому саду, созданному еще русскими. Новая часть сада носила чисто японский колорит, — с кривыми карликовыми соснами, с искусно прорытым извилистым прудом, через который в нескольких местах были переброшены горбатые мостики. Играла японская музыка, были воздвигнуты изящные циновочные павильоны — японские бары и ресторанчики, где завоеватели пили сакэ [38] Японская водка. и пиво, ели скияки и коротали время в обществе гейш, которые в своих пестрых кимоно и с громоздкими, причудливыми прическами напоминали фарфоровые статуэтки. И везде по городу появилось много японских баров и ресторанчиков. Оттуда денно и нощно доносились берущие за сердце грустные песенки, вызывающие недоумение по поводу того, что эти трогательные мелодии созданы народом, так плохо проявившим себя здесь, в Маньчжурии, наложившим тяжелую лапу на огромную территорию, ему не принадлежащую, и установившим порядки, которые никому не по душе. Впрочем, некоторые русские были настроены иначе: одни надеялись, что японцы помогут им свергнуть советскую власть и восстановить в России прежние порядки, другие просто примитивно приспосабливались. Так они бы повиновались и восхваляли представителей любой другой страны, окажись те хозяевами Маньчжурии. После умеренного и пристойного тона шанхайской прессы тягостное впечатление производили харбинские газеты с их льстивостью и раболепием. Удивляло, как умные люди среди японцев могут верить этим нескончаемым уверениям в любви и дружбе, которые всегда фальшивы, ибо истинная дружба не нуждается в громких словах. Она очевидна и разумеется сама собой.

Сеанс закончился в десять часов, картина была интересная, но Гога ее уже видел в Шанхае и сейчас снисходительно объяснял спутницам — двум хорошеньким девушкам, с которыми его в тот день познакомил Жорка Кипиани, что исполнительницу главной роли надо звать не Джен, а Джин и фамилия ее не Харлова, а Харлоу и что ее фигура считается лучшей во всем Холливуде. Девушки слушали очень польщенные. Им достались завидные кавалеры: Жорка Кипиани, признанный красавец, местная знаменитость, и этот залетный гость, почти иностранец, одетый так элегантно и необычно.

— Ну, мы пошли. Проводишь ее! — безапелляционно бросил Жорка, когда они дошли до угла Китайской улицы, и, взяв свою девушку под руку, увел куда-то.

— Вы где живете? — вежливо осведомился Гога у своей спутницы.