Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Если только котлеты были известны в допетровские времена.

Все заулыбались, и плотная атмосфера счастливо разрядилась.

— Действительно, у всех фамилии происходят от каких-нибудь слов, — удивился этой, по-видимому, впервые пришедшей ему в голову мысли Варенцов, а Гога испугался, как бы ему не задали вопроса, что означает по-грузински его фамилия, — этого он объяснить не мог и скрывал от коллег, что не знает родного языка. Но снова выручил Родин. На него напал один из тех приступов самобичевания, за которые ему многое прощал Стольников.

— Только у меня не фамилия, а недоразумение какое-то… — с горечью проговорил он.

— Почему же? — искренне удивился Гога, довольный тем, что Родин переключил внимание на себя, и потому почувствовавший к нему симпатию. — Родин — родина, чем плохо?

— Да нет же, это за уши притянуто, — грустно махнул рукой тот. — Что за фамилия: Родин? Это полфамилии, окончание. Фамилия без головы. Было бы, например, Природин — звучало бы полноценно. Или скажем… — он на мгновение остановился, подыскивая что-нибудь подходящее для примера, — ну хотя бы Огородин…

— Или Уродин! — как всегда некстати выскочил только что подошедший Фоменко. Никто не потеснился, чтобы выкроить для него место на скамье, и он с обычной своей бессмысленной улыбкой на некрасивом лице стоял, переминаясь с ноги на ногу и обеими руками держа за спиной портфель.

Родин, не удостоив его даже взгляда, процедил уничтожающе:

— Ну, такая фамилия больше бы тебе подошла.

Это было уже слишком. Смутились все, даже Скоблин — человек сам резкий и не из слабонервных. А Фоменко, все с той же улыбкой, словно забыв ее на лице, быстро заморгал глазами и пробормотал растерянно:

— Почему мне? Я так просто сказал. Ведь правда же похоже: Родин — Уродин, разве нет?

Родин поднял голову и наконец удостоил его пристального, насмешливого взгляда.

«Если он сейчас скажет: «Посмотри на себя в зеркало!» — я дам ему по физиономии», — подумал Гога. Но все обошлось. Продолжая насмешливо и холодно смотреть на переминавшегося с ноги на ногу Фоменко, Родин процедил:

— Что ты все прыгаешь? Тебе нужно куда-то? Сходи, освободись…

Все улыбнулись, а Фоменко промолчал и, помельтешив еще некоторое время перед глазами, наконец избавил сидевших от своего общества. В первый момент все испытали облегчение — можно было возобновить беседу. Но этого не получилось. Наоборот, установилось молчание — каждый в разной степени и по-своему испытывал неловкое чувство. Родин понимал, что переборщил, и опасался разноса со стороны Стольникова, которого он, не признаваясь в этом даже самому себе, побаивался, потому что уважал за трезвый и спокойный ум. Стольников действительно был недоволен другом, но еще больше самим собой за то, что вовремя не обрезал Родина, и еще больше за то, что сидит здесь и зря теряет время, тогда как дома лежит незаконченная глава будущей книги, дополнительный материал для которой он подобрал сегодня в библиотеке университета. У Скоблина настроение испортилось, еще когда Горделов высказал суждение об индусах и сербах, и сейчас он злился на Фоменко за то, что тот по своему обыкновению увел разговор в каком-то дурацком направлении. Скоблин при этом упускал из виду, что злополучная тема о фамилиях была поднята Родиным еще до появления Фоменко.

Гога упрекал себя за то, что не сумел обрезать высокомерного и самоуверенного Родина.

И только Варенцов искренне жалел Фоменко, просто жалел без всяких личных подоплек и потому сидел огорченный и растерянный.

Но постепенно разговор все же завязался, хотя первое время все избегали смотреть друг другу в глаза, будто совместно совершили какой-то некрасивый поступок.

Нашлась тема, в те дни не оставлявшая равнодушным никого: в Шанхае ожидался приезд Шаляпина. Его ждали не только с нетерпением — с трепетом. С Шаляпина разговор перескочил на другую русскую знаменитость — Вертинского, который вот уже несколько месяцев как приехал сюда и, видимо, решил здесь обосноваться.

— Не понимаю, что в нем видят такого замечательного, — говорил Скоблин, которому втайне песни Вертинского очень нравились. — Разные там «Кокаинеточки», «Лиловые Негры»… Разве бывают негры — лиловые? Негры — черные.

Аргумент был сильный, но только на поверхности. Почему-то никто не подумал, что толстые губы негров — действительно лилового цвета и это придает всему лицу лиловый оттенок. Но Родину пришла другая ассоциация, и он ее высказал: