Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Это ничего не значит, — вмешался в диалог Стольников. — Ты разве не знаешь французов? У них полная свобода слова, печати… Они вполне могут предоставить свои страницы для высказывания мнения, прямо противоположного их собственному.

Убежденный сторонник демократии, Стольников не преминул подчеркнуть объективность и широту взглядов издателей французского журнала.

— И очень глупо делают! — процедил сквозь зубы Родин.

— Не глупо, Вова, не глупо, — Стольников был близок с Родиным и называл его уменьшительным именем, чего другим Родин не разрешал. — Не боятся выслушать твое мнение тогда, когда уверены в правоте собственного. Свобода совести — свидетельство силы, а не слабости.

— Сила не в этом! — резко возразил Скоблин, и прядь волос, оттого что он тряхнул головой, упала ему на лоб. Привычно быстрым движением руки он убрал ее. — Сила в действии. Вот итальянцы действуют. Им нужна Абиссиния, и они ее возьмут.

— Ну, это мы еще посмотрим! — не выдержал наконец Гога. — Они забыли Адуа? [16] В 1896 г. эфиопские войска разгромили итальянскую армию при Адуа.

— Ну, тогда было совсем другое дело. Тогда была слабая королевская Италия. А теперь у них Муссолини!

Всего несколько минут назад Гога и сам думал о Муссолини с почтением, но сейчас имя это стало ему почти ненавистно. Проклятые акулы! Их больше, они сильнее, так надо захватить маленький народ. В этом духе он и высказался.

— Время, когда греки могли победоносно противостоять несметным полчищам Ксеркса, давно миновало. Теперь история делается великими народами, — твердо чеканя слова, парировал Скоблин, который, догадываясь о подоплеке Гогиного настроения, почувствовал к нему неприязнь… — А малые народы пусть не путаются под ногами, если хотят уцелеть.

— Ничего, придет время и малые народы еще скажут свое слово! — воскликнул Гога с горечью тем большей, что сам чувствовал неубедительность своих слов, основанных лишь на эмоциях…

Скоблин пренебрежительно махнул рукой, словно от мухи отмахивался. Это окончательно вывело Гогу из себя, и он, с трудом сдерживаясь, сказал едко:

— Еще надо условиться, что понимать под словами «великий народ».

— Чего там уславливаться. И так ясно, — отрубил Скоблин. Он был достаточно хорошо воспитан, чтобы понимать, что хватает через край, и потому не говорил всего, что ему хотелось, чтобы не доводить дело до ссоры. Но вместе с тем он был слишком негибок в своих всегда крайних взглядах, чтобы, даже сознавая себя не вполне правым по форме, поступиться хотя бы на малую толику содержанием. А Гоге в последних словах собеседника почудился вызов, идущий от высокомерия, и потому он продолжал почти насмешливо:

— Ведь если исходить из твоей логики, Олег, то народ тем более велик, чем больше у него численности. История, однако, дает нам обратные примеры…

— Я же тебе говорю: времена Эллады миновали.

— Но наше время богато примерами. Я вижу больше величия в сербах, геройски сопротивлявшихся огромной Австро-Венгрии, чем в индусах, которых чуть ли не четыреста миллионов, а они подчиняются десяти тысячам английских колониальных чиновников.

Гога закончил фразу и победоносно посмотрел на Скоблина: первый раз за время беседы ему удалось найти убедительный аргумент. Раздражение его сразу улеглось. Это почувствовал тактичный Стольников, до того с интересом, но в последние минуты уже и с беспокойством следивший за спором, и нашел момент подходящим, чтобы закончить дискуссию:

— Да, это вообще вопрос сложный. Многое можно сказать и за и против каждого мнения. Я только хотел…

Но тут его в своей обычной манере перебил Родин, которому просто надоело слушать препирательства Скоблина с Горделовым:

— А какая красивая фамилия — Грациани [17] Грациани Родольфо — в 1943—1945 гг. военный министр в марионеточном «правительстве» Муссолини в Северной Италии. . Маршал Родольфо Грациани. Здорово звучит, черт возьми!

Бесцеремонность Родина на этот раз оказалась во благо, разговор гладко перешел в другую колею. Стольников, имевший вкус к русской старине и хорошо ее знавший, объяснил, что каждая фамилия что-то означает, а его собственная указывает на боярское происхождение предков.

— Стольником назывался человек, следивший за царским столом. Должность весьма ответственная.

— Наблюдал, чтобы котлеты не пережарились? — усмехнулся Родин.

У Стольникова было хорошее чувство юмора, и к тому же он научился не обижаться на выходки Родина, считая, что язык у него хуже сердца, но что в глубине души Родин не злой человек и к тому же склонный к резким перепадам настроения. Как всякий начинающий медик, Стольников был склонен придавать преувеличенное значение малейшим отклонениям от нормы в людях и потому видел в Родине как бы своего пациента. Он относился к нему с тактичной снисходительностью. Принимая шутку по поводу своей фамилии, он откликнулся: