Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Из явившихся на собрание сильное впечатление произвел на Гогу высокий, пожилой человек с военной выправкой и строгим выражением глубоко посаженных, темных глаз, военным и оказавшийся — полковник Тодадзе. Он держался уверенно и немного властно — чувствовалась привычка командовать. Взяв слово в числе первых, он оставался в центре внимания до конца собрания. Его и выбрали председателем общества. Кроме него в правление избрали Пулария, Джинчарадзе, недавно приехавшего из Италии инженера Джавахадзе и Гогу. Этим обстоятельством Гога был немало смущен, хотя и чувствовал себя польщенным. Но Тодадзе, отвергая Гогины возражения, безапелляционно сказал:

— Вы нам нужны будете как представитель молодежи. Смотрите — сегодня из молодых почти никого нет.

Тодадзе был прав — к молодым, помимо Гоги, можно было отнести, и то с некоторой натяжкой, только Джавахадзе, а из разговоров и подсчетов выяснилось, что человек десять — пятнадцать юношей и девушек наберется.

В конце собрания пустили подписной лист и собрали сумму, хотя и недостаточную для покупки доходной квартиры, но все же довольно приличную.

— Ничего, я повидаю Долидзе, заставлю его раскошелиться! — усмехнувшись, сказал Тодадзе.

— Кто этот Долидзе? — вполголоса спросил Гога сидевшего с ним рядом Джавахадзе, с которым они сразу почувствовали взаимную симпатию.

— У него своя аптека. Человек весьма состоятельный, но скуповатый, — ответил тоже вполголоса Джавахадзе, чуть растянув губы в улыбке, отчего его узкое, как бы сплюснутое с боков смуглое лицо с длинным горбатым носом и черными глазами навыкате стало более привлекательным. — Ничего, Тодадзе его растрясет, он человек энергичный.

— И Кобиашвили даст, — подсказал кто-то. — У него сейчас есть деньги.

Назвали еще несколько фамилий, ничего не говоривших Гоге.

Через неделю, когда правление новообразованного общества собралось у Тодадзе, выяснили, что намеченную сумму собрать удалось, даже с небольшим превышением, а квартиру деловой и аккуратный Джинчарадзе уже подыскал. Она находилась в самом центре французской концессии, всего в одном квартале от Авеню Жоффр, что было всем удобно. Правда, стоила она дороже, чем первоначально предполагалось, но хозяйка ее — пожилая русская дама, которой стало невмоготу одной вести хозяйство, согласилась с последним взносом повременить.

Общество заняло две нижние комнаты. Меньшую отвели под канцелярию (она же — кабинет председателя), в большой решили устроить нечто вроде клуба.

Открытие Грузинского общества в Шанхае приурочили к дню Святой Нины, просветительницы Грузии, который удачно совпал с воскресеньем. Сперва в местном православном соборе отслужили молебен, а после него все пошли в общество. Дамы постарались и в считанные дни сделали большую комнату достаточно уютной. Конечно, отметил про себя Гога, это не зал харбинского общества, свободно вмещавший двести человек, но здесь такого и не требовалось. На стенах висели большие портреты царицы Тамары и Руставели, поменьше — царей Давида Строителя, Ираклия II, а также современных деятелей, и среди них Гога, к своей гордости, которую он постарался скрыть, увидел портрет отца.

Прежде чем сесть за стол, надо было что-то сказать. Эту роль взял на себя Тодадзе. Он говорил сперва по-грузински, а потом перешел на русский, потому что жены почти у всех были русские и грузинского языка не знали. И все же, как это бывало с ним и в Харбине, Гога ощутил себя так, будто находился в Грузии. Как милы были сейчас ему эти в большинстве своем еще незнакомые, носатые, глазастые, благодушные люди, никуда не спешащие, но всюду, когда надо, успевающие, обращающиеся друг к другу ласкательно: Шалико, Вано, Колиа, говорящие между собой на малопонятном, но вызывающем острый прилив теплых чувств языке, который он, Гога, постигнет же когда-нибудь!

Тамадой выбрали Джинчарадзе. Он был не из говорливых, но обычаи помнил твердо и вел застолье достойно. Когда дошла очередь пить за Гогу, слово попросил Джавахадзе. Он встал — худой, слегка сутулый, в профиль похожий на какую-то дикую птицу, но, когда он улыбнулся, впечатление это сразу рассеялось и выступила самая главная его черта — интеллигентность. Посмотрев на Гогу своими выпуклыми глазами, в которых из-за черноты зрачков и смуглости лица ярко выделялись белки, Джавахадзе заговорил:

— Если мне будет позволено, я бы хотел отступить от традиционной формы тоста. Мне бы хотелось обратиться к Георгию Горделава как представителю нашего младшего поколения. Вам надо взять на себя инициативу, Георгий, и собрать нашу молодежь в общество. Шанхай — город внешне привлекательный, даже захватывающий, но в некотором смысле это и опасный город. Это гигантский котел, в котором кипят нездоровые страсти: стремление к наживе, стремление не быть, а казаться и, что уже совсем неприемлемо, — высокомерное, даже презрительное отношение к коренному населению.