Леван Хаиндрава - Очарованная даль

У них и раньше случались споры, причем на более близкую и важную тему — об отношении к Советскому Союзу, а теперь они стали возникать все чаще и чаще.

С недавних пор в Шанхае начали регулярно демонстрироваться советские фильмы. Гога не пропускал ни одного. «Человек с ружьем», «Волга-Волга», «Дети капитана Гранта». Нельзя сказать, чтобы фильмы эти нравились безоговорочно. Техника съемки была устарелая, фотография нечеткая, игра артистов слишком театральная.

Но было что-то в советских фильмах, что не могло оставить равнодушным человека, не хлебом единым сытого: какая-то внутренняя чистота, скромность героев, их преданность идее, жизнь нелегкая, трудовая, напряженная, лишенная многих удобств и удовольствий, которыми изобиловал быт героев американских фильмов, но явно более справедливая и праведная. И это неотразимо влекло Гогу и многих других молодых и не очень молодых людей, оказавшихся вне родины, но никогда не расстававшихся даже не с мечтой, а бессознательной уверенностью, что настанет день, и они вновь обретут свою страну, перестанут быть бесправными иностранцами, незваными и нежеланными гостями среди народа, пусть и великодушного, но чужого и по духу, и по традициям, и по культуре.

«О нас и о Родине» пел Вертинский, и слова эти вызывали отклик в сердцах у очень многих, хотя были и такие, у которых они рождали бурный протест и расценивались как измена идеалам эмиграции, идеалам «белой борьбы», с воспоминаниями о которой никак не могли расстаться эти люди.

Но Гога и всегда был далек от этих эмигрантских кругов, а теперь и вовсе смотрел на них, как на людей какого-то иного мира, как бы даже другой национальности, хотя и говоривших на одном с ним языке.

Неотразимо действовали советские песни, раздававшиеся с экрана. Как хороши они были своими простыми и трогательными, свободно проникающими в душу мелодиями, как искренни, задушевны и трогательны их слова! Как выгодно отличались они от банальных и убогих по смыслу джазовых песенок, где, казалось, слова существуют лишь для того, чтобы вставить какое-то сочетание букв в ноту и дать возможность певцу все-таки что-то выговаривать, а не просто мычать.

Нет, туда, только туда, на родину, там люди живут совсем иначе, там о человеке судят не по сумме его банковского счета, а по сумме той пользы, которую он приносит людям, а значит, и стране, там не надо внушать понравившейся тебе девушке, что ты богаче, чем есть на самом деле, там никто не смотрит, какой ты национальности, а смотрят лишь, какой ты человек. Вот ведь Сталин — грузин, а стоит во главе государства. Разве такое возможно в Англии, Америке, Японии? А вокруг него соратники: Молотов, Ворошилов, Калинин — русские, Микоян — армянин, Каганович — еврей. Это же прекрасно! И все — как одна семья, все — как братья. Конечно, очень приятно, очень лестно, что Сталин — грузин, но он не вечен, как всякий человек, и если потом его место займет кто-нибудь другой, он, Гога, с таким же уважением будет относиться к нему.

А когда на экраны вышел фильм «Трактористы», среди русскоязычной молодежи Шанхая произошел буквально патриотический взрыв. Явно антияпонская направленность этого фильма как нельзя более соответствовала настроениям молодежи, особенно той ее части, которая прибывала из Харбина, из Маньчжурии, хватив полной мерой лиха от японцев и тех, кто им служил. Песню о трех танкистах пели везде: на улицах, в ресторанах, на домашних вечеринках, ее играли оркестры в ночных заведениях. Откуда-то сразу стало известно, что строка: «В эту ночь решила вражья стая», как она звучала с экрана, на самом деле читается так: «В эту ночь решили самураи». Так именно ее и пели. И другая песня из того же фильма: «Броня крепка и танки наши быстры» — тоже приобретала особое значение. Ведь было известно, что именно танковые части сыграли решающую роль в разгроме 6-й японской армии. И это при том, что в Китае японцы одерживали победу за победой, что они держали себя крайне вызывающе, и все им сходило с рук, даже беспрецедентные унижения, которым они подвергали британцев в Тянцзине.

Впервые у русской молодежи в Китае заговорила национальная гордость, основанная не на исторической ретроспекции, а на самой что ни на есть горячей современности.

Русский юноша-эмигрант, находившийся даже здесь, в свободном и безопасном Шанхае, на каком-то полутуземном положении, имел все основания мысленно говорить, обращаясь к иностранцам: «Да, вы лучше нас устроены и на этом основании считаете нас неполноценными людьми, вы занимаете командные должности, а мы у вас в подчинении, вы соблазняете наших сестер и жен своим богатством. Но посмотрите на этих людей на экране. Вот они — русские. И ведь это они набили морду японцам, при виде которых у вас поджилки трясутся. А мы такие же русские, как они, мы их братья…»