Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Здесь Буазанте, до того слушавший внимательно и с острым интересом, сделал движение, желая что-то сказать, но Гога, увлекшись, не дал ему перебить себя.

— Я знаю, что ты думаешь. Поверь мне, я знаю им цену. Но тут они помогли бы вам в собственных интересах, чтоб сохранить союзника. Можешь быть уверен — помогли бы. Черчилль — умный человек, он знает, что им выгодно.

— А итальянцы? Ведь они объявили нам войну 10 июня? — все-таки вставил Буазанте.

— Да куда они годятся? Они бы и не пикнули. Что они сделали за эти две недели? «Активность патрулей в Альпах», — насмешливо процитировал Гога итальянскую сводку.

— Ну и что же было бы дальше? — спросил Буазанте.

— Французское правительство из Алжира, конечно, реформированное правительство, без пораженцев и уж конечно без Петена, объявляет, что Франция продолжает войну.

— Но тогда боши оккупировали бы всю Францию, а сейчас они остановились на Луаре.

— Неужели ты думаешь, что для Гитлера значит какая бы-то ни было бумажка, даже ваша капитуляция? Когда надо будет, он пойдет дальше. Он займет всю Францию.

Буазанте молчал. Он долго выбивал прогоревший табак из трубки, ковырял в ней узким стальным стерженьком, достал кисет, набил трубку свежим, пахнущим медом табаком, уминал его большим пальцем, потом тщательно раскуривал, — словом, делал все, что в моменты волнения и раздумий делал обычно Михаил Яковлевич Журавлев. Гога молчал, удовлетворенный тем, что удалось в конце концов излить кому-то свои соображения.

Наконец Буазанте нарушил молчание:

— Не знаю, Гога, это так необычайно — то, что ты говоришь… Переезд Франции в Африку. Необычайно…

— А разве то, что случилось с Францией, не необычайно? Критические моменты требуют чрезвычайных решений. Когда безграмотная деревенская девочка повела французские войска к победам, это разве не было необычайно?

— Но риск ведь, огромный риск…

— Оправданный риск. Ведь война же. А какая война без риска?

Буазанте развел руками:

— Ты прав. Какая идея! Фантастическая и великолепная!

Гога был польщен. Он сам понимал, что в его идее есть немалая доля фантастики да, вероятно, и дилетантства. И все же, будь он там, в Бордо, и таким человеком, голос которого мог быть услышан, он бы выдвинул этот свой план. Все что угодно, только не становиться на колени перед врагом. «Лучше гибель, но со славой, чем бесславных дней позор».

Буазанте опять долго молчал, усиленно потягивая дым из трубки. Его красивое, мягкое лицо с прямым носом, ясными, синими глазами и нежно очерченным подбородком выражало напряженную работу мысли.

— Ну хорошо, — наконец оторвался он от курения, от молчания, от раздумий. — А что нам здесь делать? Как нам бороться?

Гога развел руками. Действительно — что скажешь? Легко давать советы, но как их выполнять? Наступила долгая пауза. Они сидели в кафе «Дидис», куда машинально зашли еще в начале разговора. Час пик уже миновал, народу было немного, что устраивало Гогу: любой знакомый из его компании оказался бы сейчас некстати. Незаметно Гога посмотрел на часы — он сильно опаздывал к Жене, но не чувствовал себя в состоянии сказать, что ему пора идти. Пусть это сделает Буазанте.

И тот, со свойственной французам деликатностью, почувствовал перемену в настроении собеседника.

— Ну что ж, Гога, пожалуй, надо заканчивать. Кофе выпито, Париж сдан, правительство в Алжир не переехало. — Буазанте шутил, но шутил невесело.

Надо что-то сказать, подумал Гога, и ему пришло в голову, что и он хорошо бы сделал, если бы закончил встречу шуткой.

— Знаешь, Мишель, что мне сейчас пришло в голову? — заговорил он. — Через несколько лет мы с тобой встретимся в Париже — ведь Париж всегда был моей мечтой! — и ты меня сводишь в какой-нибудь кабачок с хорошими девчонками. А?

Буазанте с сомнением покачал головой, но все же улыбнулся: это было и его слабое место.

— А о бошах, — Гога не любил этого слова, но в такой беседе счел нужным употреблять его, — останутся только воспоминания, как о дурном сне. Ей-богу!

Они вышли на улицу и обменялись рукопожатием. Уже двинувшись в свою сторону, Гога вдруг остановился и окликнул:

— Послушай, Мишель!

Тот остановился и обернулся.

— Если я чем-нибудь смогу быть полезен вам, — Гога сделал усиленное ударение на последнем слове, — я буду счастлив. У тебя есть мой телефон?

— Есть! — кивнул Буазанте. — До скорого!

Между Гогой и Женей произошла первая ссора. В тот вечер, когда Гога явился к ней с полуторачасовым опозданием из-за встречи с Буазанте, она сидела в эффектном вечернем платье из черного «лаке» — легкого летнего материала, очень шедшего к ней, потому что выгодно подчеркивал линии ее безупречной фигуры. Волосы у нее были расчесаны до плеч (Женя знала, что Гога не любит вычурных причесок), глаза лишь чуть-чуть подведены, зато на губы густо положена карминная помада. Очень хороша была Женя в эти минуты, и Гога почувствовал себя вдвойне виноватым, так как видел, что настроение у нее испорчено. А ведь это для него она постаралась выглядеть так празднично: они собирались поужинать сегодня в китайском ресторане «Сун-Я» на Нанкин род, а потом немного потанцевать в «Лидо», в том самом ночном клубе, где они впервые встретились год тому назад.