Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Мысли Жени вновь обратились к минувшей ночи, но она не дала себе углубиться в размышления, подобные тем, от которых так удачно удалось отделаться. О т о м, думай не думай, все равно ничего не придумаешь. Да и ни к чему. А причина позвонить есть, и разговор будет ясный, жесткий и короткий: мы остаемся знакомыми, просто знакомыми, и больше ничего. Не согласится — пусть идет на все четыре стороны. Жила до сих пор без него, прекрасно проживу и дальше.

Но говоря себе это, Женя чувствовала, что так поступить будет трудно. Было что-то в Гоге Горделове, чего не было в прежних ее мужчинах: какая-то внутренняя цельность чувств и нежное, бережное отношение к ней даже в такие моменты, когда мужчина бывает груб, вульгарен или циничен.

Не без волнения ехал Гога к Жене. На второй день она наконец позвонила на службу, суховато поблагодарила за цветы и просила зайти вечером, сказав, что нужно поговорить. Эти последние слова Гога приписал просто желанию найти предлог для встречи и решил пригласить Женю куда-нибудь потанцевать или поужинать в «Ренессансе». Ему было лестно показаться с известной танцовщицей, почти знаменитостью в таком месте, где его все знают. Уверенный, что Женя согласится, он, хотя вечер выдался душный, оделся соответственно: в новый костюм из ослепительно белого шарк-скина, только что входившего в моду. В пиджаке было жарко, зато он чувствовал себя элегантным. Когда появляешься в обществе такой красивой женщины, надо стараться хотя бы отдаленно приблизиться к ее уровню.

Гога позвонил. Дверь открыла немолодая дама, видимо, та самая, с которой он накануне говорил по телефону.

— Я к Жене, — сделав легкий поклон, объяснил Гога.

Дама посторонилась, смерила его оценивающим взглядом, в котором было что-то профессиональное. Чувствовалось, что она давно владеет boarding-house [111] Доходная квартира (англ.) . , имела много одиноких жильцов обоих полов, и, как человек благожелательный, испытывает что-то вроде материнских чувств к своим постояльцам. Поэтому ей небезразлично, кто к ним ходит, с кем они знаются.

— Второй этаж, левая дверь, — бросила она вслед, тем самым делая вид, будто считает, что Гога здесь впервые. На самом деле хозяйка квартиры, женщина не только тактичная, но и весьма любопытная, видела, как он выходил вчера от Жени рано утром.

— Здравствуй, Женя! — сказал Гога, входя в ее комнату.

Женя стояла у трельяжа в легком, по погоде платье с открытыми руками и плечами и расчесывала щеткой волосы. Она обернулась через плечо на звук его голоса — этот ракурс ей очень шел — и ответила без улыбки:

— Здравствуй, Гога! Я ждала тебя немного позже.

— А мне хотелось скорее видеть тебя.

Он подошел к ней, обнял сзади и поцеловал в шею. Потом повернул к себе лицом и поцеловал в губы. Она не противилась, но не ответила на его поцелуй.

— Садись там! — указала Женя на диван, но сама уселась не рядом, как он надеялся, а на стул напротив и заложила ногу на ногу. От того, что платье было коротковато, ноги ее открылись выше колен. Гога впился в них взглядом, и Женя, заметив это, не замедлила переменить позу и до предела натянула платье пониже.

— Пить хочешь? — спросила она. — У меня есть холодный оранжад. Есть и кока-кола. И вообще, Гога, я хочу тебе кое-что сказать… — она сделала паузу и впервые посмотрела ему прямо в глаза. — То, что произошло, никогда не повторится. Ты меня понял? Никогда!

Гога молчал, пораженный. Он не знал, что и думать.

— Это была просто случайность. Я была пьяна.

Тут уж смолчать было невозможно.

— Не была ты пьяна, Женя, — сказал Гога с горечью. — Мы оба были трезвы.

Женя как-то странно взглянула и опустила глаза.

— Ну, не знаю там… пьяна не пьяна, но только это получилось так… помимо моей воли. Случайно.

Будто бритвой по сердцу резали его эти слова, хотя он сознавал, что далеко не все в них справедливо. Перед ним сидела женщина, которая нравилась ему больше, чем кто-либо на свете, о которой он мечтал всю жизнь, и она объявила, что отдалась ему случайно. Гога тогда еще не знал о свойстве женщин говорить порой прямо противоположное тому, что они думают и чувствуют. И потому, понурив голову, молчал. Такого унижения он еще не испытывал.

А Женя, со странным выражением во взгляде, продолжала жестоко, даже грубо:

— Ты взял меня, воспользовавшись моей минутной слабостью… Ты мне не нравишься… я… не хочу тебя! Понял?

Довольно! Гога вскочил. К черту! Больше его ноги здесь не будет! Он ненавидел Женю в эти мгновения, готов был ее ударить. Он бросился к двери.