Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Вот так! Нас пригласили.

— Кто? — еще больше удивился Гога.

— Сережка Игнатьев. Он с сестрами… Знаешь какие? — И Кока заговорщицки подмигнул. — Они нас в машине ждут. В общем, плати по счету и выходи.

С этими словами Кока удалился. Гога с минуту стоял оторопелый. «Какой Сережка Игнатьев, какие сестры? Почему он приглашает меня, Гогу Горделова, которого никогда в глаза не видел, да еще в «Парамаунт»? Что за машина ждет?» — старался разобраться Гога.

Ну, скажем, о Сергее Игнатьеве он слышал от Коки — это его здешний приятель, говорит, очень славный малый. Сестры могут быть у любого человека, могут они быть и у Игнатьева. Хорошенькие? Тем лучше. Машина? Ну, это вопрос второстепенный. Чья-то машина, может быть, даже такси. Но все-таки я-то зачем им нужен, ведь никто из них меня не знает?

Однако раздумывать долго времени не было, да и не так уж важны все эти детали. Его ждет компания, судя по словам Коки, — приятная. Надо идти. Вот только хватит ли денег? У Коки — он знал — в кармане три доллара, у него самого — пять, из которых надо еще рассчитаться за выпитое здесь. Впрочем, брали они оранжад, это стоит недорого.

Попрощавшись с компанией, Гога вышел на улицу. У подъезда стояли несколько машин. Из темно-красного вместительного «доджа», ненового выпуска, ему посигналили, потом высунулась чья-то рука и помахала. Гога подошел, и задняя дверь открылась. Смуглый человек лет тридцати слегка улыбнулся, сверкнув крупными белыми зубами, и сделал приглашающий жест. Рядом с ним сидела эффектная блондинка, явно стремившаяся походить на какую-то голливудскую кинозвезду, что ей, по-видимому, и удавалось: платинового оттенка крашеные волосы, пышные формы, достаточно открытое платье. Сзади расположились Кока и сестры хозяина машины. Какое-то сходство девушек с братом улавливалось, хотя обе были намного лучше его наружностью, особенно младшая. К ней-то и пристроился Кока.

— Разрешите представить моего двоюродного брата, — произнес Кока торжественно и почему-то по-английски. «Наверное, эта впереди — иностранка», — подумал Гога без удовольствия, потому что в таком случае предстояло весь вечер говорить по-английски, а он еще не чувствовал себя вполне свободно в этом языке.

Сестры Игнатьевы мило улыбнулись и потеснились, насколько было возможно, чтоб дать Гоге место, а сидевшая впереди блондинка полуобернулась и кивнула.

— Ну что ж, в «Парамаунт»? — тоже полуобернувшись, спросил Игнатьев, переходя на русский.

— Как прикажут дамы, — совершенно светским тоном, будто таким и говорил всю жизнь, отозвался Кока.

— Да, да, — закивали обе сестры. Блондинка все молчала.

Когда поднимались по мраморной ярко освещенной лестнице, Гогу охватило чувство ожидания чего-то необычного, запретного. Сверху доносилось громыхание джаза, причем, как всегда на расстоянии, сильнее всего слышалось уханье барабана, звон медных тарелок и, моментами, резкий фальцет трубы.

В огромном продолговатом зале царил полумрак, горели только несколько бра. Лишь в дальнем конце зала, прямо против входа был ярко освещен помост для оркестра, состоявшего из двенадцати филиппинцев — приземистых, круглолицых, с разделенными на пробор жирно поблескивающими волосами и непременным коком. В своих светло-серых смокингах с черными атласными лацканами и черных брюках они выглядели элегантно, а играли очень хорошо. Это был знаменитый на весь Дальний Восток оркестр Фернандо Рамиреса. В центре зала, тесно уставленного столиками, оставалось свободное пространство, вдоль него, сбоку, сидели платные партнерши для танцев. Такого количества красивых китаянок Гога еще не видел. В своих изящных, плотно облегающих тонкие станы национальных платьях-халатах из дорогих шелковых тканей, с разрезами, намного выше колен, открывающими стройные ноги в ажурных чулках, они были грациозны, изысканны и казались Гоге какими-то нереальными существами. Держались они безукоризненно, легкой улыбкой или наклоном головы отвечали на приглашение, вставали и шли танцевать, после чего с достоинством возвращались на свои места. Публика состояла почти исключительно из китайцев — солидных, одетых в европейские костюмы и тоже державшихся джентльменами.

Вообще чем дольше находился Гога в зале, тем больше убеждался, что все здесь вполне благопристойно и даже выступление танцовщиц, исполнявших эстрадные танцы и гавайскую хулу-хулу [3] Танец живота. , не развеяло этого впечатления. «Так это и есть — кабаре? — думал Гога даже с некоторым разочарованием. — Что же здесь т а к о г о? Ну дансинг-герлс, ну выступают полуголые танцовщицы… Так ведь в Харбине в «Фантазии», как слышал Гога, выступления еще чище.