Леван Хаиндрава - Очарованная даль

«Это и есть знаменитый Иностранный легион?» — разочарованно подумал, а потом и вслух сказал Гога, желая услышать отрицательный ответ.

— Тот самый, в который вступили благородные братья из фильма «Бо-жест»?

— Ну да, Иностранный легион, какой же еще? — стараясь, чтоб его слова звучали уверенно, ответил Кока, но чувствовалось, что он и сам стал сомневаться. Ведь и он видел «Бо-жест» в свое время. Очень уж были непохожи прошедшие солдаты на кинокумиров — Гарри Купера и Рональда Кольмана. Не желая больше распространяться на эту тему, Кока продолжил: — А американцев здесь тоже целый полк стоит. 4-й маринский… — И с оттенком уважения и даже зависти добавил: — Лучшие девочки гуляют с ними.

— Да? Почему?

— Ну, во-первых, красивые ребята. Сам видел. И денег у них больше. Они ведь не по призыву, они по найму служат, им здорово платят.

«При чем здесь деньги?» — не понял Гога и спросил:

— Ну и что?

— Как — что? — в свою очередь не понял Кока. — Раз у него деньги, он все может: может пригласить в лучшее место, подарок сделать.

Гога слушал и плохо понимал. То есть слова он понимал, каждое в отдельности, но, сложенные во фразы, они давали смысл настолько необычный, настолько чуждый его пониманию отношений между молодыми людьми и девушками, что ему казалось, будто он понимает неверно. И он решил разговор не продолжать, а как следует все обдумать, когда останется один.

Клуб Русского спортивного общества, занимавший отдельный коттедж, оказался приятным местом. Несколько небольших гостиных были украшены серебряными кубками, вымпелами и прочими трофеями, завоеванными членами общества на разных соревнованиях. На стендах висели портреты знаменитых в прошлом русских спортсменов: борцов Поддубного и Заикина, летчика Нестерова, велосипедиста Панкратова и на особо почетном месте — большая фотография чемпиона мира по шахматам Алехина с его собственноручной подписью. Портрет этот был подарен Русскому спортивному обществу самим великим шахматистом, посетившим Шанхай за год до того.

Впервые за последние две недели Гога оказался в таком месте, где слышалась почти исключительно русская речь. Как выяснилось позднее, таково было неписаное правило клуба: здесь говорили только по-русски.

У Коки оказалось много знакомых, и вскоре они с Гогой уже сидели за столиком в небольшой компании. Эти молодые люди и девушки хорошо знали друг друга, держались непринужденно, перебрасывались шутками, ссылались в разговоре на какие-то имена и обстоятельства, ничего не говорившие Гоге, и потому смысл беседы он не понимал и участия в ней не принимал. Но скучно ему не было. Просто хотелось поскорее проникнуть в этот пока еще чужой ему мир, скорее стать в нем своим.

На легкой эстраде беспрерывно гремел малочисленный, но шумный джаз, исполнявший местные шлягеры, все усиленно танцевали, особенно Кока, не пропускавший ни одного танца. Ни одной из модных в Шанхае джазовых мелодий Гога не знал, и это казалось ему немалым упущением. В Харбине на вечерах и балах играли все больше фокстроты и блюзы на мелодии песенок Петра Лещенко, которого Гога терпеть не мог, или из кинофильмов, в Шанхае уже, видимо, позабытых.

Да и танцевали здесь по-другому. Гога вынужден был признать, более изящно и современно. В общем, Гога с грустью убеждался, что пока он — провинциал и ему предстоит немало работать над собой, чтоб избавиться от своего тусклого облика. Он уже начинал злиться на Коку, который, словно забыв о его существовании, порхал от столика к столику. С одним он пропускал по стаканчику какого-нибудь напитка, с другим обменивался шутливыми репликами, третьих непринужденно похлопывал по плечу, а с их спутницами танцевал. Гога тоже протанцевал два раза, но, хотя в Харбине он считался неплохим танцором, здесь чувствовал себя так неуверенно, что удовольствия от танца не получил, хотя партнерша была хорошенькая, шла в танце легко и явно ему благоволила. Он раздумывал, удобно ли будет пригласить ее еще раз, — ведь все-таки за столом у нее сидел кавалер, но тут Кока издали поманил его пальцем.

— Давай прощайся! — проговорил он вполголоса, когда Гога приблизился к нему. Глаза у Коки возбужденно блестели. На лице было выражение, как у человека, который приготовил какой-то сюрприз.

— Почему так рано? — удивился Гога. — Еще только двенадцать.

— Едем в «Парамаунт»! — выложил свой сюрприз Кока.

— То есть как? — приятно удивился Гога, немного робея в то же время.