Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Опять наступила пауза. Гоге сказать было нечего, и он сам удивлялся, насколько спокойным остается.

Жаклин же молчала не потому, что ей было нечего сказать, а по причине прямо противоположной. Но прежде чем сообщить самое главное, ей необходимо было услышать от Гоги хоть какое-нибудь теплое слово. Но так как он его не произносил, то она, ошибочно приписывая его настроение еще не прошедшей обиде, решилась наконец:

— Я порвала с Луиджи!

Она понимала, — и Моник Руссель — ее лучшая и более опытная подруга советовала ей то же, — что сообщить об этом надо при личной встрече, но Гога, вопреки ее ожиданию, не проявлял желания видеть ее. И, растерявшись, она выпалила свою новость по телефону. Она ожидала, что реакция будет иной.

— Да? Что так?

— Папа настоял.

Если Жаклин хотела вернуть себе Гогу, то слова эти были решающей ошибкой, что она и поняла, едва произнесла их. Она тут же собиралась добавить, что если б сама того не хотела, ни отец, ни мать не смогли бы ее заставить. Но прежде чем Жаклин успела снова открыть рот, она услышала:

— Ну вот видишь. Значит, я тут ни при чем.

Даже не сами слова, достаточно обидные, а их тон — совершенно спокойный и равнодушный, в котором так и слышалась непроизнесенная фраза: «Так чего же ты от меня хочешь?» — дал Жаклин понять с полной очевидностью, что Гогу не вернуть.

И тогда в отчаянии она выложила последнюю карту, остававшуюся у нее после того, как бита была та, которую она считала козырным тузом:

— Но я хочу тебя… видеть. Ты понимаешь? Я хочу тебя!

Тут уж Гога смутился. Никогда еще женщина не предлагала ему себя так прямо и откровенно.

— Ну что же… Позвони как-нибудь.

Попрощавшись с Гогой, Жаклин положила трубку и тут же у телефона расплакалась.

Чутье редко обманывает женщину, и Жаклин чувствовала, что в отношении Гоги к ней произошла необратимая перемена. Сознавать это было больно: еще никто не смел пренебрегать ею так, как этот мелкий служащий ее отца. И, запутавшись в собственных переживаниях, она теперь считала, что любит и прежде любила только Гогу, тогда как на самом деле в ней остро звучало лишь раненое самолюбие.

Зачем она дала убедить себя отказать Луиджи? Папа вечно со своей политикой: Италия, Франция, этот противный Гитлер, никому не дающий покоя. Война вот-вот начнется. Какое ей дело до отношений Франции с Италией, которые находятся на противоположной стороне земного шара, и какая еще там война, когда здесь, в Шанхае, все шло так славно, жилось весело, близость с двумя мужчинами и вечное лавирование между ними приятно щекотало нервы. Теперь ищи обоим замену, а вокруг как назло — никого интересного.

Гога с Черепановым встретились через несколько дней и вместе пообедали в Морском ХСМЛ, от которого оба работали недалеко. Они так довольны остались этой первой встречей, что совместные обеды вошли у них в привычку: они созванивались не меньше двух раз в неделю.

Черепанов оставался все тем же простым, бесхитростным, добродушным пареньком, но если раньше они не сходились близко из-за отсутствия общих интересов, то сейчас разговаривать им было о чем: дорогие сердцу каждого человека воспоминания о детстве, о гимназических товарищах, о милом, ласковом городе, где оба родились и выросли.

От Черепанова Гога услышал много интересного о клубе советских граждан в Шанхае. Что такой клуб существует, Гога знал и раньше, но Гоге казалось, что это какое-то очень замкнутое место, членами его состоят лишь сотрудники советского консульства, Московского Народного Банка и других советских учреждений в Шанхае, люди, временно командированные из СССР, с которыми нет никаких контактов и не может быть ничего. Он иногда видел их в кафе «Дидис» или в «Ренессансе», куда они заходили слушать Вертинского, и хотя враждебных чувств к ним не испытывал, но и завязывать с ними знакомство у него желания не возникало: держались они обычно своей компанией, отчужденно, чтоб не сказать — настороженно, и Гоге это претило. Правда, Гога давно решил, что если среди них увидит грузина, непременно подойдет, представится и постарается подробно расспросить о Грузии, о жизни своего народа. Гога даже мысленно предусматривал, что тот может поначалу не захотеть с ним общаться, или совсем уклонится от знакомства, или будет до обидного сдержан и недоверчив. На этот случай Гога заранее приготовил слова, которые скажет этому воображаемому соотечественнику.