Михаэль Шаранг - Сын батрака

Особенно сиял Хёльблинг. На всякую его реплику остальные отвечали смехом. Но адвокат подрядчика, видимо, заторопился. И все стали расходиться, а Хёльблинг продолжал шутить. Судья тоже не вернулся в здание суда, а пошел к своей машине.

— Так, значит, в «Золотом олене»! — крикнул вслед ему подрядчик.

Услышав это, Франц схватил цветочный горшок и швырнул туда, где стояли Хёльблинг и Зеебергер. Вслед за ним полетел еще один и приземлился на крыше чьей-то машины. Зеебергер и супруги Хёльблинг перебежали через улицу. Цветочные горшки один за другим шлепались на мостовую.

Когда Франц размахнулся в очередной раз, служитель скрутил ему руки.

Эрне пришлось дожидаться, пока ей разрешат свидание. Франц со злости, что заварил такую кашу, был до того строптив, что его пришлось на три недели упрятать в одиночную камеру. Лишь после того, как он спокойно просидел в ней восемь дней, к нему пустили Эрну.

В присутствии надзирателя Эрна не могла выжать из себя ни одного ласкового слова. Францу было легче. Он уже привык находиться под постоянным надзором и говорил свободно, а она смотрела на него во все глаза, как будто он — выставочный экспонат.

Он стал ей вдруг чужим. И дело было не только в окружавшей его обстановке, а в его ввалившихся щеках, коротко остриженных волосах и во взгляде, беспокойно шарившем по ее телу.

Говорил он вполне разумно, но ей между тем казалось, что эти разумные слова произносит кто-то другой.

Поскольку у него было довольно времени на раздумья, Франц сумел объяснить ей свой сумасшедший поступок. Он упирал на то, что отстаивал свое мнение. И все-таки не мог не сознавать, что в суде его мнение гроша ломаного не стоило.

— За поврежденные машины я уже заплатила, — сказала Эрна, — так что можешь не беспокоиться.

Она имела в виду машины на стоянке, в которые Франц швырял цветочными горшками.

— Сколько? — спросил он.

Считая, что у Франца и так довольно неприятностей, она не сказала ему ни сколько она заплатила, ни как раздобыла деньги.

Франц перевел разговор на их совместные планы. Он сказал: в последнее время они столько вытерпели, что переживут и это.

Эрне стало стыдно.

«Он еще утешает меня, — подумала она, — а ведь это я должна его утешить».

С какой радостью она припала бы сейчас к нему и дала волю слезам. Но это потом, она знала, что сейчас с ним надо говорить совсем по-другому.

Франц видел, Эрна едва сдерживает слезы.

— Если к этим трем месяцам мне накинут еще три, — заговорил он, — то я выйду, как раз когда можно будет строить дальше. Теперь ведь зима на носу. И малышу нашему уже будет несколько месяцев, это уже будет человечек, а то ведь, когда он только-только появится на свет, я даже не решусь дотронуться до него своими ручищами.

Тут уж Эрна не смогла сдержать слез.

— Но не исключено, — продолжал Франц, — что я выйду много раньше. Может, хоть теперь господа поймут, как несправедливо со мной поступили.

Эрна кивнула и утерла слезы.

«Опять, опять у него столько надежд», — подумала она и вспомнила все, в чем мысленно упрекала его в последнее время: он не видит, что в действительности вокруг него творится, он все на свете критикует и кажется себе при этом очень умным, а потом делает вид, что мир переменился только потому, что в таком состоянии он его не устраивал.

Надзиратель напомнил им, что время свидания истекает. Вчера Эрна окончательно решила взять в свои руки все дела, касающиеся их обоих. Летом ей исполнилось только восемнадцать, ему двадцать один, но она считала себя взрослее Франца. Она только не знала, как ей быть в данный момент, чтобы он почувствовал, что она обо всем позаботится и он может на нее положиться.

— Твои родители просили тебе кланяться, — сказала она. — Они тоже скоро тебя навестят.

— Ты передай им привет, но пусть пока обождут приезжать сюда, пусть сперва привыкнут к мысли, что я в тюрьме. Неизвестно еще, какой цирк тут может устроить мама. Но скажи им, что я пришлю письмо, в котором точно сообщу, что необходимо сделать на стройке, чтобы за зиму ничего не пропало. Ты знаешь, у меня…

Но этого он не мог сказать при надзирателе. Чтобы иметь представление о том, какие у него есть стройматериалы и в каком состоянии сейчас его стройка, он делает пометки карандашом на стене за койкой, чтобы никто не видел.

— Я уже точно знаю, что надо делать, — сказал он. Эрна простилась с ним. Она не смогла себя заставить сказать Францу то, что хотела сказать ему в самом начале.