Эндрю Ридкер - Альтруисты [litres]

Нервы довели бульон его мыслей до кипения. Он потянул вверх ремень безопасности, ощутил, как тот сдавливает грудь, и ненадолго предался аутоасфиксии.

По радио передавали срочную новость о взрыве в Кашмире.

В конце концов, не все так плохо. Дом вычищен до блеска: руки у Артура до сих пор пахли стерильным цитрусом. Он гордился проделанной работой, и мысль о возвращении в дом на Шуто-Плейс начала приносить ему радость. Больше того: он ликовал. Вчера он позвонил Ульрике и еще раз заверил ее, что все получится и что намерения у него самые искренние.

– Дай мне эти выходные. С пятницы по понедельник. Потом дети уедут – и дело будет в шляпе. Заживем с тобою вместе!

– Правда?

– Конечно!

– Просто мне нужно уведомить комиссию о своем решении.

– Скажи им… скажи им «нет»! Ты никуда не поедешь. В Дэнфорте ты будешь звездой, это точно.

– У меня нет ни одного друга в этом городе.

– Я тебя умоляю, у кого сейчас есть друзья?!

– Артур…

– Все будет отлично.

– Если я останусь – это навсегда, ты понимаешь?

– Как я уже говорил – на все обозримое будущее.

– На все будущее, Артур. Навсегда! Я буду здесь жить!

– Конечно! Но мы не можем загадывать наперед…

– Вот эти твои речи меня и останавливают!

– Я только говорю, что никто не мешает нам строить планы на будущее, но предсказать его невозможно.

– Значит, ты строишь планы на наше совместное будущее.

– Да.

– Мы будем жить вместе.

– Да.

– И ты в этом уверен.

– Да… Насколько человек вообще может быть уверен в будущем.

– Артур!

– Ладно, ладно. Слушай. Чего ты хочешь от жизни?

– Хочу работать. Заниматься научными исследованиями. Хочу стать профессором и заключить с университетом бессрочный контракт.

– И как можно этого добиться?

– Надо написать книгу.

– Верно. А что нужно, чтобы написать книгу?

– Время. Место.

– Вот именно! Итак. С радостью сообщаю вам, что вы приняты.

– Принята?

– В резиденцию Артура Альтера для молодых длинноногих ученых-историков.

– Артур…

– Проживание и питание включены. Сексуальные утехи не обязательны, но настоятельно рекомендуются.

Повисла долгая тишина.

– Хорошо. Я им откажу.

– Отлично.

– Артур?

– Да?

– Ты мне очень нравишься.

– Ты тоже ничего. Ладно, мне пора. До связи!

Будущее манило яркой позолотой и плюшем. Артур вызвал в уме образ Ульрики: она, обнаженная, опускает маленькую круглую попку к нему на колени, словно подушку…

Он побагровел. Отчаянно задергал пряжку ремня, ослабил его, жадно втянул воздух.

Из аэропорта потянулась тонкая струйка прилетевших: они выходили и собирались семьями на тротуаре. Каким словом лучше описать эту толпу? Стадо? Рой? Мясорубка. Да, точно: на тротуаре образовалась настоящая мясорубка из семей.

– Это первая крупная атака с тех пор, как коалиционное правительство…

Жемчужина соленого пота скатилась Артуру в глаз.

– Боевики открыли беспорядочный огонь…

– Да оставьте меня в покое! – заорал Артур и с размаху ударил ладонью по рулю. Громкий пук клаксона огласил парковку.

Среди мясорубки семей, которая понемногу начинала редеть, Артур разглядел одинокий силуэт. Человек расхаживал из стороны в сторону, то гладя себя по рукаву вязаного кардигана со сложным узором из кос, то дергая молнию саквояжа защитного цвета. Шмотки дорогие, но тело под ними все то же – Артур сразу узнал эту походку, эти ноги, словно бы прогнувшиеся под тяжестью тела.

Итан.

Артур мог сказать про Итана только одно: бывает и хуже. Некоторым его коллегам жутко не повезло с сыновьями: те выросли карьеристами и натуральными рвачами. Словно стервятники, они выжидали, когда родители начнут демонстрировать первые признаки старения – забывчивость, зависимость от тех или иных медикаментов, замороженные в криогене политические пристрастия, – после чего мгновенно заявлялись домой с ворохом красочных брошюр, вооруженные советами знакомых адвокатов о том, как лучше поступить с недвижимостью. С недвижимостью, в которой еще жили их отцы. Да, безусловно, отцы эти слегка отстали от жизни, но они не заслужили такого предательства – родные сыновья буквально взашей гнали их из дома!

Итан был другой. Итан никогда с ним так не поступит. Он для этого слишком мягок и сговорчив. Артур до сих пор видел своего сына десятилетним мальчиком, робким бейсболистом в парке Франклина, который не решался отбить легонько брошенный Артуром мяч: боялся, что от вибраций биты заболят руки. Артур и Франсин прозвали его Горшечным Растением, такой он был спокойный, неподвижный, неприметный. Может, не о таком сыне мечтает любой отец, но все же это лучше, чем вырастить хищника с ядреным эдиповым комплексом.