Эндрю Ридкер - Альтруисты [litres]

Однако солнце уже садилось, а телефоны ночью не работали. Артур вздохнул и кое-как поднялся, отряхнул живот, вытер руки о джинсы. И – увидел.

Впереди, чуть в стороне от дороги, стоял туалет Альтера. Но что он тут делал? Кто построил туалет на этой извилистой дороге, да к тому же рядом с городом? Он не помнил, чтобы одобрял этот объект…

Он осторожно приблизился. Издалека туалет действительно напоминал его творение, но имел конструкцию в виде спирали – необходимость в двери отпадала – и был построен из какого-то армоцемента. Кроме того, из основания торчала черная вентиляционная труба около девяти футов в высоту. И туалет был не новый: стены имели уже изрядно потрепанный вид.

Артур не сразу сообразил, что это значит. Когда же до него наконец дошло (за счет вентиляционной трубы осуществлялось проветривание выгребной ямы; мухи могли проникнуть в помещение по спиральному проходу, но их привлекал свет в конце трубы; конец трубы был оборудован тонкой москитной сеткой; в общем и целом конструкция была куда более совершенная, чем его, и простояла здесь уже несколько лет), он понял, почему никто не хотел финансировать проект.

Его идея была не нова. Он предложил решение проблемы, которую уже решили до него. «Смиренные братья» просто были не в курсе. А Артур, самовлюбленный дурак, не удосужился навести справки. Колени у него подогнулись, и он вновь упал на землю.

Кляйны уж точно не были самой несчастной семьей на Фолсом-драйв, но и самой счастливой тоже не были: радоваться жизни им мешал страдавший депрессией отец-математик. Он спал по шестнадцать часов в сутки, работал, не вставая с постели, и поднимался только затем, чтобы шумно и мучительно помочиться или посидеть в своем кресле из кожзама. Если кто-то из дочерей спрашивал, что он делает – сидя в кресле с отрешенным лицом, – он отвечал самым сумрачным своим тоном: «Пишу книгу». «Как будто за ходячий труп замуж вышла», – жаловалась мать подружкам по телефону, и Франсин, подслушивая ее разговоры из соседней комнаты, невольно соглашалась: у грузного Папы Кляйна в самом деле был бездушный взгляд мертвеца. Но восьмилетней девочке становилось страшно, когда мать так откровенно рассказывала о своих тревогах. До сих пор она свято верила, что папа у них просто задумчивый: бьется у себя в мыслях с какой-нибудь сложной теорией, без конца решает уравнения в поисках заветного икса.

Никаких особых примет у дома Кляйнов не было, если не считать его размеров. То был самый крошечный дом на всей улице, что донельзя раздражало миссис Кляйн. Недостаток высоты и ширины семейного гнезда она компенсировала трепетной заботой о его внутреннем наполнении. Над застеленным ковролином полом и ободранной мебелью висели пастельные портреты арлекинов – нарисованные ею самой. Она берегла их как музейные экспонаты и заставляла всю семью неукоснительно соблюдать ряд правил. Не шуметь. Не ходить в уличной обуви по гостиной. Не дышать на Произведения Искусства.

С миссис Кляйн надо было держать ухо востро. Тонкая, как игла, женщина с высоким «ульем» на голове, обтянутым тонкой сеточкой, она без труда считывала социальные подтексты и была гениальным критиком с богатым арсеналом комплиментов-шпилек вроде: «Какое чудо, что ты хотя бы фотогенична», или: «С такими широкими плечами, как у тебя, можно позволить себе эту блузку». Миссис Кляйн записалась во все женские общества и ассоциации города с одной-единственной целью: ежедневно разносить в пух и прах товарок. Франсин научилась предсказывать мамины выпады и правильно на них реагировать, поэтому отделалась малой кровью. А вот ее младшей сестре, своевольной и вздорной Ребекке – Бекс, – нелегко пришлось: та приспосабливаться не умела и днями напролет ругалась с матерью.

Миссис Кляйн прятала жало только в шаббат: ее муж в этот день обязан был разделить трапезу с семьей. Она зажигала свечи и тут же быстренько прикрывала глаза, чтобы прочесть молитву на иврите. Когда она их открывала, то первым делом видела свет. В Дни Трепета она тоже хорошо себя вела, и по этой причине Франсин всегда с нетерпением ждала осени: целых десять искупительных дней мать старательно изображала доброту и мягкосердечие, дабы быть записанной в книгу жизни.

Когда девочки еще были маленькими, первая книга их отца – не трактат, как выяснилось, а учебник по матанализу для первокурсников – получила неплохое признание: ее взяли на вооружение во многих университетах страны. Нежданное счастье закончилось приобретением пустующего соседнего дома и второго автомобиля, зеленой «импалы». Дом был куплен для матери Папы Кляйна, что привело его жену в ярость, ведь просторное жилье на Фолсом-драйв пригодилось бы ей самой, а свекровь ничем не заслужила такого щедрого жеста.