Алла Зубова - Под знаком Стрельца

Бернес усмехнулся:

— Сейчас вряд ли станут печатать эту книгу. Мое положение выправляется, но очень медленно. Да и все эти годы я был как в летаргическом сне. Нет, для книги время еще не пришло, а в загашник я работать не хочу, не в моем характере. Я артист. Не певец, а поющий артист. Мне надо играть и петь. Я настолько напридумывал всего интересного, это хочется показать, а уж когда не смогу — тогда займусь мемуаристикой.

Однажды я пригласила Наташу в образцовский театр кукол. После того как я работала с ними в Бухаресте на Международном кукольном фестивале в качестве переводчицы, у меня среди артистов появилось много друзей. Мы с Наташей не только могли посмотреть спектакль, музей, но и пройти за кулисы, увидеть все кукольные чудеса. Марк Наумович днем был занят, Марфы Андреевны тоже не было дома, и отец попросил меня после театра отвезти дочку к бабушке и тете. Мать и сестра Бернеса жили в скромной квартирке на Шмидтовском проезде за Красной Пресней. Нас встретила старая неулыбчивая женщина. Она сняла с девочки пальто, недовольно ворча, что ребенок одет слишком легко, ощупала ее головку, лоб, руки, спросила, не болит ли чего. Ее дочь, тоже уже пожилая женщина, показалась мне немой. Она не произнесла ни одного слова, ушла, вероятно, на кухню и больше к нам не выходила.

Лицо Наташиной бабушки было некрасивым. Тяжелый подбородок, деформированный зубным протезом, нависший нос, широкий лоб, хмурые брови. Но ее глаза мудрой еврейской женщины, перенесшей за свой век много обид и горя, делали лицо прекрасным. Она говорила о здоровье сына, внучки, боясь как бы на ней не отразилась болезнь матери, жаловалась на свое самочувствие, на недомогание дочери. Наташа молча сидела в кресле. Я подумала, как трудно ребенку жить среди взрослых, озабоченных проблемами людей, где все ждали, что вот-вот над ними разразится гроза. Предчувствия семьи не были — увы — мнительностью. Короткое, как удар грома, роковое слово висело над ними дамокловым мечом. Умерла Паола, умрет, так же, как и отец, мать Марка Наумовича. Эта же болезнь настигнет и его сестру. Сам он панически переживал даже слабое нездоровье.

Начавшийся 1960 год стал постепенно выводить Марка Бернеса из оцепенения. Он принялся создавать свои песни. Именно создавать. Ведь если вдуматься, Бернес представлял собой уникальный феномен. Не зная музыкальной грамоты, не играя ни на каком инструменте, не имея большого певческого голоса и даже не обладая тонкой музыкальностью, не умея сочинять песен, он творил их. Он искал стихи, прочитывая сотни сборников и журналов, потом он просил композиторов написать на них музыку, многое браковал, несмотря на обиды поэтов и авторов музыки, отвергал, объясняя неточность, изводил их постоянными напоминаниями, хвалил, рисовал перспективу успеха, заманивал, обольщал, потом снова бранил, потом опять обольщал… А когда он добивался своей песни, он работал над ней очень долго, не обращая абсолютно никакого внимания на нетерпение поэта и композитора, на их пожелание выдать песню к праздничной дате или авторскому концерту. У него был свой знак качества, и он им дорожил. Хорошо сказала о такой беспощадности поэтесса Инна Гофф, на стихи которой он записал две песни, и которой с лихвой досталось волнений от исполнителя. «Теперь я думаю, что именно благодаря этой жестокости Марк Бернес и был Марком Бернесом».

Вскоре после Наташиного дня рожденья (она родилась в мае, в самое буйное цветение сирени) я позвонила Марку Наумовичу и попросила его приехать в Радиодом на Пятницкой, где я работала на иновещании. Для румынской редакции решила сделать музыкальный очерк о его новых песнях с комментарием исполнителя. Бернес согласился. Наша студия была оборудована новой современной аппаратурой, и Марк Наумович дотошно расспрашивал оператора о назначении всех кнопок и тумблеров, чем заслужил особую симпатию девушки. Слава Богу, что время нашей записи было в конце рабочего дня. Бернес говорил хорошо, артистично. Однако, прослушав запись, он просил сделать еще дубль. Деликатное замечание оператора, что во время передачи его речь будет микшироваться и перекрываться голосом переводчика, осталась Бернесом без всякого внимания. А как он слушал отобранные для передачи песни! Посоветовал выстроить их в ином порядке. Готовую передачу он прослушал два раза. Часы в студии показывали полночь.

По случайности оказалось, что все мы трое жили в черте Садового кольца. Марк Наумович на своей машине доставил оператора к Никитским воротам, а мне сказал, что заедем по пути в его молодость. «Волга» быстро мчалась по пустынным улицам. С Тверского бульвара свернули к Пушкинской, потом на улицу Москвина и остановились возле большого мрачноватого дома.