Беседа продолжалась непринужденно. Бернес ходил по комнате, рассказывая, как рождается его песня. Вдруг он остановился у окна и спросил меня в упор осевшим низким голосом: « Что со мной произошло, вы знаете?» «Знаю», — тихо ответила я. «И вам, наверное, непонятно, почему я все это терплю? Почему позволяю, чтобы надо мной, давно уже не новичком в кино и на эстраде, издевались, глумились?» Его лицо побледнело, желваки заходили под скулами. «И в какой момент? Так бить полуживого от горя человека! Но я уже поднялся. Сейчас готовится Пленум, сейчас не до меня. Вот пройдут все партийные дела, и я добьюсь справедливости. Я упорный».
Наташа и Марфа Андреевна накрыли стол в гостиной, принесли испеченные ватрушки, варенье и все вместе стали пить чай. При дочери лицо Марка Наумовича вновь сделалось спокойным, и он рассказывал о том, как хочет по-новому строить свои концерты. Ведь он действительно не певец, а драматический артист, и почему бы не включить в концерт стихи хороших поэтов или, к примеру, прочитать что-нибудь из Бабеля, слава Богу, теперь это можно. Увлекшись, Бернес вспоминает о Бабеле, с которым долгие годы дружил, бывал первым слушателем его рассказов. Понимает бабелевский юмор не как смешной, а как суровый, даже трагический.
Плавно текла беседа, а я тревожно перебирала в уме «проходной» материал для статьи. Пока его набиралось мало, и потому, решив подстраховаться, попросила рассказать, как он стал артистом, как пришел в кино, как запел, как работает над ролью?
— Как я стал артистом, об этом коротко не расскажешь. Надо роман писать. Поговорим про мою биографию в другой раз.
Сказал он это строго и будто опустил шторку. Доверительный разговор о жизни не получался. Про все остальное рассказывал легко, быстро, скороговоркой. Ничего нового я не узнала, обо всем мною было читано-перечитано.
Я очень старалась, чтобы материал сложился интересно, работала над ним тщательно. Он действительно вышел неординарным, да еще фотография Бернеса с автографом для румынских зрителей. Сдала статью с надеждой на похвалу. Но странное дело, статья не печаталась. Газета «Новый век» выходила по субботам, она во много напоминала нашу «Неделю». В нетерпении разворачиваю полосы, а там мои же заметки о кинофестивале, мои интервью с Инной Макаровой, Лидией Смирновой, Олегом Стриженовым, а Бернеса нет. Спрашиваю напрямую у главного редактора, в чем дело, он пожимает плечами и просит еще подождать. Все ясно: работал принцип сообщающихся сосудов — кто был «под колпаком» у нас, того дружественная страна тоже держала в черном списке. В конце концов статью напечатали, сильно обкорнав. Когда я приехала в Москву на зимние каникулы, то вручала газету Марку Наумовичу с неловкостью, ничего не сказав о том, как мурыжили статью и как сильно ее сократили. Не хотелось его расстраивать.
Однако Бернес посмотрел газету с удовольствием, назвал статью первой ласточкой, попросил перевести. Слушая, не удержался от шутки: «Неужели я так умно говорил? Кто бы мог подумать».
В этот раз настроение у него было хорошее. Он поблагодарил меня за письма, за наборы марок, которые я присылала Наташе. Девочка увлеклась филателией, и отец очень радовался этому.
Наташа с Марфой Андреевной пришли с прогулки. Розовощекая, сероглазая, она сразу узнала меня и сказала: «Здравствуйте, марочная тетя». Бернес громко засмеялся, услышав этот детский невольный каламбур.
По всему чувствовалось, что Марк Наумович расположен к беседе. Я напомнила ему обещание рассказать, с чего начинался артист Марк Бернес. Роман им еще не написан, а узнать очень хочется.
Он говорил, я слушала. Вот что мне запомнилось.
Городок Нежин на Черниговщине небольшой. Жили там люди разных национальностей. В основном украинцы, поляки, евреи. Здесь 8 октября 1911 года в семье бедного старьевщика Наума Неймана родился мальчик, которому дали имя Отто. Была еще у него сестра. Мать вела хозяйство, отец целый день ходил по дворам, монотонно выкрикивая «старье берем». Мать была женщина очень строгая, волевая. Благодаря ее усилиям, умению из скудных продуктов приготовить вкусную еду, из клочков поношенной одежды сшить детям обнову, жестокая бедность не всем бросалась в глаза. Отец, отчаявшийся выбиться из нищеты, считал себя неудачником. В молодости он был легким, веселым человеком, остряком, но с годами сделался замкнутым, угрюмым, а если и шутил, то это были горькие шутки. По настоянию матери семья перебралась в большой город Харьков. Однако надеждам на помощь родни, на поворот колеса фортуны не суждено было сбыться. Отец по-прежнему ходил по дворам в поисках старья, подросток Отто расхаживал по центральным улицам, нося на груди и спине щиты с рекламой товаров. Средств едва хватало, чтобы свести концы с концами. Родители мечтали, чтобы сын выучился на счетовода или бухгалтера, а лучше всего — чтобы научился играть на скрипочке. Но за любую учебу надо было платить.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу