Алла Зубова - Под знаком Стрельца

Мальчишки повзрослее подрабатывали статистами в местном театре. Подростку Нейману это занятие понравилось, театр притягивал праздничностью, но из-за маленького роста в статисты не брали. Отступать от задуманного было не в его характере. Упорный, неотвязный, настырный, мальчишка все-таки упросил администратора, тот взял его и вскоре обрадовался, поняв, что приобретение это весьма ценное. Статист быстро заучивал пьесу, мог подсуфлировать, заменить в эпизодике загулявшего артиста и вообще чувствовал себя на сцене свободно и раскованно. Отто сделался своим человеком в театре.

Но что это был за театр? Так, забегаловка. Есть другие театры, и там играют знаменитые артисты. Вот куда надо стремиться. В столицу! Только туда! Но кто он для Москвы? Чужак, нищий, оборвыш, неуч… Какой-то Отто Нейман… Новая страница его жизни должна начинаться с нового героя со звучным запоминающимся именем. Каким?

Кумиром Отто был молодой щеголеватый Марк Бернес. Бойкий, улыбчивый, брюки клёш. Часто по вечерам он выходил с гитарой, усаживался на скамью, тут же сбегалась пацанва со всей улицы, и Марк пел. Голос у него был негромкий, но такой чистый и задушевный, что сердце замирало груди. «Вот мой герой» — решил юный харьковчанин. Распрощавшись со своим именем и фамилией, в Москву прибыл авантажный Марк Бернес и прямо с вокзала направился в Малый театр.

Семнадцатилетний лет Марк Бернес не имеет никаких знакомств, ни рекомендаций. Но у него уже отработана система — атаковать администратора, не давать ему прохода, взять измором, и, наконец, услышать заветное «Беру!». Так оно и случилось.

С утра до вечера Марк в театре, он вездесущий, услужливый, любознательный, к нему по-доброму относятся. На ночь надо притаиться где-нибудь в укромном уголке, а если вытурят — бежать на вокзал. В нем проявилась материнская бережливость. Никаких искушений, копейка к копейке. Набралась сумма, достаточная для того, чтобы снять за городом клетушку. Но велик ли доход у мальчика на побегушках? Марк мечтал о сцене.

В своем решении быть артистом он настолько окреп, что пришел в драматический театр (бывший театр Корша) и попросил его прослушать. Девятнадцатилетнего юношу слушал замечательный артист и режиссер Николай Мариусович Радин. Марк читал стихи, монологи, прозу. У него не было никакой «школы», лишь страстное желание играть на сцене. Радин поверил в него и не ошибся. Его-то, Николая Мариусовича Радина, Бернес считает своим крестным отцом в актерской профессии.

Ну а дальше поезд его судьбы набирал ход. Проявилась бессловесная вначале роль парнишки с Нарвской заставы в фильме Сергея Юткевича «Человек с ружьем». Кто тогда мог себе представить, что из этого почти невидимого глазу семечка вырастет прекрасный цветок таланта. Нет, это произошло совсем не случайно. Получив роль паренька из толпы, Бернес стал искать его «портрет». В музее Революции он увидел фотографию петроградских красноармейцев. Среди них ему особенно понравился еще совсем мальчишка, но с задорным светлым чубом, веселыми озорными глазами в кожаной куртке, перепоясанный крест-накрест пулеметными лентами. С помощью перекиси водорода и костюмеров «рисует» портрет своего героя. От кадра к кадру паренек из толпы становился все более необходимым в кинематографическом действии. У него появились имя и фамилия — Костя Жигулев. А потом родилась не предусмотренная ни сценарием, ни композитором Шостаковичем песня «Тучи над городом стали». В тот день, когда фильм «Человек с ружьем» вышел на экран, у зрителей появился еще один любимый артист — Марк Бернес.

Слушая Марка Наумовича, постепенно начинаю угадывать его стиль. Вот говорит медленно, тихо, будто нехотя. Предложения короткие. Фраза рубленая. Никаких украшений, сравнений. Телеграфный стиль. Но заходит разговор о Радине, которого он боготворил, о Сергее Юткевиче, перед которым преклонялся, о Николае Погодине — своем лучшем друге, или когда он говорил о том, что такое в его понимании микрофонное пение — великолепное сочетание таланта артиста и умной техники, его глаза вспыхивают восторгом, он встает, двигается, его руки «играют», у него другой голос, другая речь. Потом волшебный прибор выключается, и ровно, на одной ноте продолжается рассказ, который я словно читаю с телеграфной ленты.

— Марк Наумович, — говорю ему, — почему бы вам не написать книгу? У вас столько накопилось за душой. Пока мало снимаетесь, пока Наташа мала и вы не разъезжаете по стране с концертами, самое время садиться за письменный стол. А?