Алла Зубова - Под знаком Стрельца

Для Марка Бернеса было уготовано и другое испытание. Рядовой, житейский случай. Он едет на машине. Его спутница — молодая известная киноактриса Изольда Извицкая. Всегда за рулем трезвый, строгий, педантичный, он слышит свисток регулировщика остановиться. Водитель удивлен. Милиционер настаивает, что произошло нарушение правила уличного движения. Раньше одной улыбки легендарного шофера Минутки было бы довольно, чтобы инцидент был исчерпан. У каждого же на памяти песня «Эх, путь-дорожка фронтовая». Но Бернес позволил себе не согласиться с замечанием постового. Милиционер газеты почитывал и был в курсе мнения вышестоящих об эстрадных «шептунах». В его ушах уже звенело хозяйское «Ату его!», и борзая кинулась на дичь.

Автор фельетона о популярном артисте, звезде на «Волге», вдоволь покуражился над заслуженным человеком: и зазнался-то он, и спеси-то слишком много, а где же заслуги? Что-то их в последнее время нет. (Убитый горем Бернес не мог сниматься, и режиссеры это понимали). Правда, он поёт… Жаль, что только с микрофоном.

Может быть, кто другой и отвел бы от себя беду, забывшись в гульбе, утешенный семьей, успокоенный друзьями. Марк Бернес ушел в себя. Замер. Застыл. Окаменел. Он знал, что «режиссёром» его травли был очень важный государственный чиновник. Сводил с ним счеты из ревности и зависти.

Я знала, к какому человеку иду.

Большой угловой дом на Садовой. Пятый этаж. Звоню. Дверь открывает сам хозяин и знакомит меня с прелестной дочкой Наташей. Ей лет пять. Огромные серые глаза, вьющиеся русые волосы, застенчивая улыбка. В прихожей много книжных полок и фотографий. Наташа по-взрослому объясняет, из каких фильмов эти кадры. В доме не только папины фотографии, вот портрет американского певца Поля Робсона, вот композитор дядя Никита (Богословский), а это драматург дядя Коля Погодин — самый большой папин друг.

Конечно, я пришла с подарками и вручила Марку Наумовичу новую пластинку с записью популярных румынских исполнителей трио Григориу, Наташе — двух куколок, мальчика и девочку в румынских национальных костюмах.

Признаться, я была в затруднении, с чего начать интервью. Ведь знала же, что у Бернеса сейчас нет ни работы в кино, ни новых песен, и, судя по всему, в ближайшее время их не предвиделось. Выручила Наташа. Она с наивной детской непосредственностью отвлекла мое внимание на себя, сказав, что у нее уже есть несколько фигурок в национальных костюмах, но это из наших республик, а из настоящей заграницы вот только эти. Как же их звать? Говорю:

— Девочку зовут Марица, а мальчика — Ионица.

— А как по-румынски будет «девочка»?

— Фетица.

— А как «мальчик»?

— Бэят.

— А румынские дети в прыгалки прыгают?

— Конечно.

— А песенки поют?

— Они очень музыкальные дети и много знают разных песен.

— А спойте.

Я пою короткую песенку.

— А считалки у них есть, как у нас: эна-бена-рекс-квинтер-квинтер-жекс?

— Конечно, есть.

— А скажите.

Говорю считалку.

Наташа хлопает в ладоши, негромко смеется. Марк Наумович с обожанием смотрит на дочь, которая освоилась с гостьей и рада, что можно поиграть с новым человеком. Игра у нас получалась такая: Наташа указывала на предметы и спрашивала, как это называется по-румынски. Иные слова она встречала с удивлением: «Ой, и по-французски тоже так». Я ей объяснила, что сначала румынские и французские слова жили, как птенцы в одном гнезде у мамы-латыни, потом они выросли и разлетелись. Одни стали жить в Румынии, другие — во Франции, но родства своего не забывают.

Девочка слушала меня серьезно. Я думала, что ей это не совсем понятно, однако она меня удивила, сказав, что птенцы улетели и в Италию, и в Испанию. Они тоже родные.

Марк Наумович пояснил, что Наташа очень любит музыку, вместе с папой слушает пластинки на разных языках, различает их свободно, а с учительницей занимается французским.

Наконец, папа отослал дочку на кухню готовить с Марфой Андреевной, их домоправительницей, женщиной грузной, молчаливой, чай. Я же рассказала Бернесу, как его песни хорошо знают в Румынии, что особенно любима песня о Бухаресте, которую он поет и по-русски, и по-румынски, причем поет так, что почти незаметен акцент.

Марк Наумович улыбается:

— Мне здорово за нее досталось от поэта Якова Хелемского, потому что я сначала услышал мелодию Модеста Табачникова, одессита по рождению. А в это время у меня появилась идея сделать цикл песен о городах-столицах. Подумал, что Одесса недалеко от Бухареста и песня должна быть именно про этот город. Хелемский отказывается, говорит, что под готовую мелодию не может написать стихи, что ему медведь на ухо наступил. Но у меня хватка бульдожья. Вырвал-таки у него стихи. Песня получилась, пошла в народ, прижилась и у нас, и в Румынии.