Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

Полицейский не растерялся от такой прыти и пошел на амбразуру, размахивая дубинкой, как нунчаками.

— Брут Яковлевич, чего вы стоите! Прыгайте в окоп, повсюду вражеские дубинки.

— Заслужили! Вам бы сесть в тюрьму — самое то!

— Не хочу вас расстраивать, но и вас посадят, лет на двадцать лет. А с вашим характером в тюрьме с вас три шкуры спустят.

— За что?! — запереживал БЯ, который был очень мнительным человеком.

— А будет за что — на все пятьдесят загремите. А тут так — для порядка, чтобы статистика была. Чин чинарем, как говорится. Вы что, никогда не сидели?

БЯ горестно констатировал, что такого опыта у него нет, хотя он ему сейчас ой как понадобился бы. Ему показалось, что параболическая траектория размаха дубинки постепенно смещается в сторону его лица.

— Мне страшно, — прокурлыкал он.

— И мне тоже. Только не говорите об этом, когда окажетесь в камере. И не смотрите никому в глаза. У вас взгляд провокационный. А лучше сразу скажите: ребята, делайте со мной, что хотите.

— Я порядочный гражданин!

— Все порядочные сидят. Например, мой отец вообще святой. Он обокрал храм, когда мог ограбить банк. Чувствуете борения высших сил? А Бог победил! Пришли за отцом, он так и сказал — «Спаси Господи!» И Он спас. Теперь сидит и благодарит Всевышнего, а то бы неизвестно, как жизнь сложилась.

БЯ верил в Бога и чувствовал, что и за его душу назревает какая-то потасовка.

— Секунду, — настороженно произнес Сипович, — кто-то стучит в дверь. Никого, — сказал он, пожав плечами и закрыл дверь с обратной стороны.

Оторвавшись от преследования, Сипович, охваченный отчаянием и глубокой печалью, спрашивал себя, есть ли на свете Бог, и если да, то как с Ним связаться? Ему требовалась консультация Специалиста.

Одинокий кочевник, запечатленный той трагической красотой, которую придали ему часы бесконечных странствий, он петлял зигзагами в переулках средней степени злачности.

Однажды Александр Македонский сказал: «Не позволяй Судьбе пинать тебя под зад, даже если нет иного способа двигаться вперед». Сипович слышал это афористичное наставление, поэтому носа не вешал. Он шел твердым шагом, оставляя в земле глубокие борозды.

Как известно, удача благоволит храбрым. В данном случае ее антропоморфическая сущность приняла облик нескольких шумных господ непрезентабельного вида, которые, очевидно, являлись типичными представителями местной фауны. Степень опухлости их лиц была того уровня, когда пол определять уже нет смысла. Они выглядели как чучела из паноптикума, которых облюбовали самые забористые заболевания планеты.

Джентльмены дискутировали вольным слогом, активно обмениваясь перегаром. Они обсуждали политическую ситуацию в стране, которая ранила нежные покровы их сердец. Глубокое страдание, облицованное полуматерными неологизмами, соблазняло матерых политиков с ближайшей пивной. Надгрызенные жизнью, они со знанием темы подключались к дебатам, перекрикивая друг друга и воняя дешевым пивом и воблой.

Здесь, на глубине нескольких метров ниже социального дна, происходил живой дискурс, находилась точка приложения идей, здесь брала свой исток риторика мировой философии. Здесь решалась судьба России.

Сипович увидел новые возможности и устремился к ним, жадно пожирая пространство. В момент, когда он подошел, разговор повернул в сторону пенсионной реформы и, ожидаемо, количество децибел увеличилось.

Пожимая руки предводителям вшей, Сипович поинтересовался, чем нынче живут сливки околосвалочных предместий. Приосанившись, «сливки» с большой охотой поведали ему полную трагизма историю принятия сана бомжа. Внутри себя Сипович рыдал.

— Вы нужны в государственной думе, — произнес он, досадливо щелкая языком. — Смотрите, кто сегодня страну поднимает — политические дистрофики! Отечество ждет! А то бутылки да металлолом — мелкий бизнес. Нет, нужно расширяться! Кажется, у меня есть деловое предложение!

Будущие жертвы очередной махинации смотрели на приемника Мавроди преданными очами, в которых появлялся блеск обожания.

— Мы — душа народа, люди простые и не выпендриваемся, — сказал Сипович, и бомжи с ним согласились. — Нас топтала жизнь, — продолжал он, и бомжи, робко переглядываясь, покорно приняли и этот тезис. — Позволим же обществу возблагодарить нас за страдания. Мы утрамбуемся в самом центре города и взвоем, как иерихонская труба: «Вот, несчастные потомки Ирода Великого, пригубившего крови четырнадцати тысяч младенцев в Иудее, дайте крест и распните нас, ибо мы пришли пострадать за грехи ваши. Очистите от скверны свои кошельки, излейте на нас свои пятитысячные пороки. Вы хотите в рай — или как?» После этого нас закидают банковскими картами. Схема работает! Только доведем детали в натуралистичности: мне нужно хорошенько провоняться. Идите же ко мне, братья!