Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

— А на Ленина — пожар. Денек насыщен событиями, а! То-то будет завтра! Давайте делать ставки!

Полицейский решил зайти с тыла:

— Где вы живете?

— Рио-де-Жанейро, улица риодеженейерная тридцать восемь. Лучше стучать. Спросить Хуана. Паспорт не покажу, он в кармане штанов, которые сейчас не на мне. Жаль, что так получилось. Извините, спешу. У меня самолет. Привезти вам ракушку?

Полицейский с острасткой шлифовал Сиповича бестактными вопросами, но извилина, которую он считал любимой, быстро набухла от перенапряжения. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы очередь задавать вопросы не дошла до следующего.

Чей-то зычный голос прорезал землю до ядра. В воздухе очертилось нечто, напоминающее человеческие останки, но с неявными признаками жизни. Этот расхристанный страдалец волочился с твердым намерением добраться до финиша, не погибнув по пути. Сложно поверить, что до недавнего времени эта душа, попавшая в капкан бытия, была весьма фортовым, полноценным в анатомическом смысле человеком. В свое время он жил на полную катушку: менял прическу, залихватски сдвигал кепку набекрень и насвистывал популярный джазовый мотивчик.

Но хорошего должно быть в меру. Наверху определили, что абонент Бухтаревич создает неравномерную нагрузку на потребление сочных плодов бытия, и тарифный план его жизни был изменен в одностороннем порядке. На его лицо нанесли броский макияж, добавив несколько хирургических изменений. Операция завершилась неудачно, работал явно непрофессионал.

С эстетической точки зрения Бухтаревич себя не удовлетворял. Зрелище феерического урода приводило его в отчаяние. Моральное его состояние было под стать физическому: кто-то проник в его внутренний мир и переколотил там все что только можно.

Вырываясь из второстепенной сюжетной линии, Бухтаревич вышел на тропу отмщения. Пережитая недавно утрата целостности кожных покровов затуманила его разум.

— Я выпущу тебе кишки!

Сипович высоко ценил свою природную комплектацию, уступать отдельные детали он не собирался. События сегодняшнего дня показывали, что чуть ли не каждый второй спит и видит, как бы обокрасть его на какой-нибудь жизненно важный орган.

Бухтаревич на мгновение потерял дар красноречия, но, как известно, талантливый человек талантлив во всем. Одной только мимикой он весьма реалистично изобразил человека, которому все осточертело.

Слушать гневные тирады Сиповичу было чрезвычайно неприятно. Он бросил свой скарб и выбрал для побега произвольное направление. Бухтаревич, обуянный жаждой возмездия, пустился в погоню. Полицейский, не понимавший, что вообще происходит, но догадывавшийся, что что-то все-таки происходит, последовал за обоими.

Для Сиповича и Бухтаревича забег не был спринтерским дебютом, и продолжая борьбу за золото, они оставляли полицейского состязаться с клубами пыли, в которых он задыхался.

Полицейский очень старался, он перебирал лапками, как амбициозный таракан, но его вестибулярный аппарат уже начинал пошаливать. Понимая, что, если ничего не предпримет, он будет аннулирован до конца книги, полицейский присосался к спине Бухтаревича, изъявляя сильную братскую заботу.

В Бухтаревиче было что-то, пробуждающее низменные страсти в людях, стоящих на страже закона. Но так как сегодня он уже был единожды отлупцован, то обладал правом вето на новую порцию побоев.

Пока преследователи нежно ворковали в объятиях друг друга, Сипович получил стратегическое преимущество. И все-таки скрываться ему было некуда: у него отобрали кров, отрезали все пути к отступлению, на каждом шагу его подстерегал предатель. «Залечь на дно» — сказали бы бывалые рецидивисты, но проблема заключалась в том, что и по дну шастали всякие Бухтаревичи и прочие сомнительные персонажи.

Понимая все это, Сипович повернул стопы в направлении дома. Уж если погибать, то в родных пенатах. Обнаружив сильный перегруз полицейскими, он отсортировался в ближайший переулок.

Душевные муки, которые пережил Сипович, придали особую выразительность его чертам, словно их коснулась чуткая рука искусного ваятеля. Сипович был погружен в размышления о тщете человеческих усилий и напоминал титана, которого постиг приступ меланхолии. Вывернутые карманы его брюк висели, олицетворяя несбывшиеся надежды о богатстве. В сердце его сидела заноза нищеты, никак не дававшая ему покоя.

Отчий брег, к которому причалил тонущий корабль Сиповича, был мертв и необитаем. Судя по разрушениям, накануне он истово держал осаду. Повсюду вскрывались следы жесточайших баталий, указывавшие на отчаянное сопротивление, с которым столкнулся неприятель, вторгшись на незащищенную территорию.