Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

Ну, скажите, деточки мои печальные, душеньки хрустальные, разве не знали вы этого раньше? Вы все это знали с самого начала : откуда пришли, туда и вернулись. Недотепушки вы мои… В болезни Бог не оставляет, но, пожалуй, еще пристальнее присматривается к нам: в такие минуты особенно себя держите. Болейте — и будете здоровы».

Обратился к небу старец, и вырос пред ним цветок Жизни, Отчий Глаз. Солнце сошло к нам с Неба на землю, чтобы мы могли взойти с земли на Небо. И кроме него больше ничего не стало — остались мы наедине со Светом. Солнце-отец, медовая его душа, у самых наших лиц, — мы не смеем глядеть на него в немощи очей наших, но чувствуем его тело-тепло.

Утешил нас батюшка, постращал только Богом, да с Богом отпустил. Так и остались в блаженном недоумении.

С рассвета ветер: легкий, почти не дышит. Небо — сахарно-алое, дождичком светится. Там, внизу, куда не кинешь взор усталый, — синие боры, серый пролесок; а над ним — стерильно белый свет. Дышит травка — чудеса какие! плывут-качают овражки, стелются темно-зеленой гладью.

Ноги отказывают, как в пространстве увязли. Сразил батюшка… попал, куда следует. Сердце подкатилось… «Смиряться» — вот как! И будто больше ни за что не обидно… и хочется молитву… — раньше ведь отвергал, нигилизм у меня, безбожник один, неверующий: ни в Бога, и ни в себя, — одним словом — «противник духа». Отвергал, а теперь — желаю !

Посмотрел я на Андрюшу и в доброе разумение пришел, выбралось откуда-то: вот сейчас, именно сейчас! — хочу благодарить! Светом дало по сердцу. И везде этот свет — как подстроено, особенный момент, священный… великий, — лови лучики!

Большое солнце просится на землю — с жаркого лета, в остатке, глубокое. Греет меня снутри что-то хорошее: нельзя упустить этот момент, помню: « к миру с миром ». Ногами нужно касаться земли, душою — в небо уходить, и нужно зрить, ловить «движения души».

Хочу благодарить!.. и думаю: о чем? за что? И чего так подошло, без мыслей как бы: за хорошее и плохое, что было в моей жизни… и особенно, конечно, за плохое!.. за такую-то жизнь превеликую-прекрасную!

И замечаю с радости: солнышко в глаза Андрюшины любуется, блестит так ярко… я и сам в этом блеске, в сиянии веселом, словно был прахом, а стал — живой , воскресший!

Свет мой нежный, вечный свет! Господи, хорошо-то как!.. Душа моя радуется, озорная душа.

Раздумчиво-веселые, смотримся друг в дружку — взгляды наши говорят за нас: родственность души больше родственности тела. Чем дальше мы были от Бога, тем ближе Он был к нам. И вот мы приняли Его в себя….

Расцеловались с Андрюшей напоследок, поплакали в плечо и пошли каждый своей дорогой.

Больше мы никогда не встречались, но тихими вечерами, глядя в окно на Эльбрус, как бы замирая во времени, я вспоминаю о нем любовной мыслью: был у меня такой человек, всем человекам человек, трижды прекрасный… помню: три — святое число.

И так на место неверию и отрицанию всего божественного ко мне пришла истая вера — вера в человека-Бога, в Начало и Бесконечность, в живой христианский крест… в Господа-Отца. Есть что-то для меня, мое: где мой покой, тихость сердечная, Рука, ласкающая душу мою. Мне казалось, что все решено и окончательно, но старец открыл во мне силы, предвидел, как бы узлы распутал, пророком оказался: я не вычеркиваю себя, не исправляю — я есть такой, Бог творит меня.

Я, человек безусловно рефлексирующий, в последствии искал здесь тайное знамение, фигуру поэтическую, говорил: отмерено — и меру назначил себе. Только вот фигура действительно случилась: я написал книгу, которая могла утешить, и назвал эту книгу — «Откровения Адама, человека».

Помню, когда закончил последнюю страницу, подошел к окну: небо-дева в красном платье, на каблучках дождя… — зажмурился… и открытой душой улыбнулся.

И с того самого часа началось для меня бдение душевное».

«А на следующий день случилось со мной невероятное, словно во сне голубом: выхожу я к храму — святыня горная, тихость печальная; я устал и спокоен, исцелен. И как будто незаметный, как мошка; стою в блаженном бесстрашии, и глазки большие-пребольшие — два блюдца, — к куполу плачут; в них серебряные господние точечки… — какие яркие звезды, красота космическая! И кажется все мне сказкой, жизнью неправдоподобной; словно не настанет утро, а будет тьма, и будут эти звезды — последняя надежда мира.

Ветер-ветерочек все отдышаться не может: ф-ф-у-у-х-х, — выдыхает он, — ф-ф-у-у-х-х! Сядет, усталый, в долины глядит: там мурашками деревья плывут. Здесь каждый день — благословенный. Утро зашло в нашу долину и провалилось в тишину. Падает с неба мороз. Горы белогривые, розовые светы, стоят в рядочек, «эльбрусы» окутались в туман… дышат…