Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

И оказались мы на росстани между земным житием и потусторонним. Сейчас на меня смотрело большое яркое солнце. Видимо, у него свое назначение… как и у меня, человека. Как же все просто! Как красиво! Слава тебе, Господи!.. слава солнышку Твоему!

И увидел я тогда Глаза, каких не бывает… глаза, радостно опаляющие душу. За ними — тропинка в высокой траве: я прижался к ней от испугу, и сам не пойму, чего боюсь, — это ж супротив жизни, тут иное .

Вдруг чей-то оклик как бы вызывает меня. Боязливо выглядываю, сощурился от непривычных красок… а сказать ничего не могу: передо мной любимые… — на пригорочке, вровень выстроились, ручками помахивают в тишине монастырской. А над ними, во все небо, большие ясные Глаза — просят к послушанию. Склеилось мое разбитое сердце, обвевало его благостной теплотой, соединилось во швах, стало целым, всесветным… и зачувствовало сверх меры. Я готов служить этим «глазам». Из груди моей рвется белая птица; следую за ней, в цветах: желтый, белый, фиолетовый, малиновый, ярко-голубой… васильковый — сладкие и душистые цветы, я так люблю их, когда не сорваны еще они. Эта чудесная палитра нагревается потоками тепла.

Мой Андрей… мне его лаской хочется назвать — Андрюша.

— Видишь, как оно выходит: бился ты да не за просто так: не как рыба об лед — вот твой лед и треснул, прокололся, — чтобы ты вернулся в родную стихию. Идти нам с тобой по широкой дороге; с краев-то своих заприметишь, но не тревожься понапрасну… сами найдутся они в конце этой дороги.

— Так вот же они! — в страстном порыве кричу я и указующе протягиваю руку — весь к ним. — Рукой дотянусь…

— Рукой не дотянешься… Не волнуйся так, мой любимый Адам. Ты найдешь их в свое время — все соединится однажды. Пока же нужно идти …

— Кто ты?..

— Я — никто, и я — это ты.

Я припал к Андрюшиным ногам, как сирота, и он большим показался. Обласкал меня, перепуганного и распечаленного, и я за все его возблагодарил: был во искушении, а теперь — в Господе Иисусе Христе. Понял я все! Крест свой на груди почувствовал, самый его смысл! Глазами в ладони, слезу зажал.

— Этот путь-дорогу пройти нужно. Через него покой приходит. И в конечном итоге ты найдешь то, что ищешь. Всегда находишь. Только сердце свое не забывай, — сказал он, и я возлюбил его, как себя самого, — все понял я… все !»

Момент пришел — Истины момент.

Обошел Андрей неглубокий пруд, опоясанный черемухой, поманил Адама, горячо помолились оба и босыми ногами двинулись навстречу новой земле и новому небу — месту, про которое сказывают: Вечное, земля обетованная… — где ни зла, ни чужого, — все близкое, неиспиваемая сладость «тамошней» жизни. Пошли прямо, как по ниточке. Возжгли сердца, и свет засветил во тьме. А впереди — чистый, светлый, прекрасный такой горизонт. [И преобразился пред ними: и просияло лицо Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет].

«Потекли мы с океаном народа — русского народа, — слились с Океаном. Каждая капелька течет в Направлении… и я — капелька. Святое идет в тишине. От лиц — скупое сияние. Сердца — в покое. Плывем огоньками, враскачку, трудными ногами — века на них. Но и они будут легки… Не страшно нам далей далеких. На все есть Глаза: строгие и всепрощающие».

Ликовали две души радостью жизни вечной — в Боге. И настал в них мир-покой.

«Тогда к осени подходило…

Пережив катарсис на Эльбрусе, очистив дух через сильные душевные переживания, я вернулся к состоянию угнетения и упадка. Я закрылся ото всех, одичал душой… и опять заболел .

Как-то разом заели меня болезни, и почувствовал я вновь: умираю. А что же потом: законы Беспредельного, жизни вечной?..

Периодами накрывали меня темные мысли, бездна бездн: терялась в пространстве душа моя. Вот размажет меня Непонятное… — да разве найдешь такую таблетку?..

Где ты, жизнь моя счастливая?!..

Я открываю глаза от очень яркого света: слепящий такой свет, тепла невиданного. Солнышко цветет!.. В белозубой его улыбке пляшет зайками по полу. Святые радости какие, в великой силе солнце! Греет сердце домашний очаг.

Я вспомнил все, что дорого, что со мной хорошего было… до каждой крошечки! Хорошее было время, хоть и не все было легко. Но лучше быть не могло. Вспомнил солнышко и дождик, вспомнил горе испытанное — дымящуюся кровь — и невымышленную мою судьбу. Вспомнил Андрюшу, задушевные наши беседы, чаек да камин — и морозную ночь… дорогой мне Эльбрус — рычащие горы, слезы радости и слезы умиления, болезнь свою вспомнил: болею — значит, живу!.. И детство мое заколдованное тоже вспомнил: откроешь глазки — небо молочное, а наверху — желток, — только в сказках такое. И оплакивал то далекое детство, когда я сумасшествовал по-своему, когда меньше смотрел под ноги и больше — на небо… когда чувствовал безграничное счастье существования.