Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

Замешательство его впечатлило Жюля, которому очень хотелось довериться мнению Самми, какими бы ни оказались выводы. И тем не менее, прежде чем юрист произнес хоть слово, Жюль сказал:

– Независимо от фактической или юридической стороны дела, у меня есть вопрос.

– Какой? – Адвокат ожидал, что речь пойдет о цене.

– Есть ли внутри юриспруденции, – начал Жюль, – как в музыке, секреты и ключи, помогающие ее отпереть?

– Я не вполне понимаю, что вы имеете в виду.

– То, что лежит на поверхности, но большинству недоступно, но если откроется, то проясняет и усиливает воздействие – паттерны, повторяющиеся пропорции и ритмы. В совокупности своей и при достаточной независимости они сливаются в когерентность, которая без них должным образом не воспринимается.

Кто этот человек? За тысячу долларов в час диалоги в кабинете у Самми бывали чрезвычайно насыщены информацией, излагавшейся в стремительном темпе, здесь никогда не велись философские беседы, никто не пускался в рассуждения, не затевал дискуссий.

– Не могли бы вы привести пример?

– Верди и волны.

– О’кей, – сказал адвокат, имея в виду: «Продолжайте!»

– Почти вся музыка Верди соответствует периодам и амплитуде океанских волн. Или морских, – в конце концов, он ведь обитал между Средиземным и Адриатическим морями. И хотя с аналитической точки зрения это сложная и тонкая вещь, ее легко различить в звучании, а если понять, что это и как оно действует, то можно кататься на этих волнах, вместо того чтобы дать им накрыть вас с головой.

– Вы музыковед?

– Нет, они опровергли бы то, что я сейчас сказал. Я музыкант. Музыканты имеют дело с волнами. Музыковеды – с осколками и фрагментами.

– Вы осознаете, – сказал Самми, – что эти рассуждения стоят тысячу долларов в час, или – как я люблю напоминать моим клиентам – шестнадцать долларов шестьдесят семь центов в минуту, или двадцать восемь центов в секунду?

– Ну и черт с ними, – сказал Жюль, имея в виду и десять центов, и тысячу долларов в час. – Есть ли волны в юриспруденции?

– Да, но я не думаю, что волны так же релевантны юриспруденции, как музыке Верди, особенно договорное право, которое целиком базируется на определении и обосновании специфики – на том, что вы именуете «фрагментами». И фрагментарная картина при беглом изучении не внушает оптимизма. Грубо говоря, у «Эйкорна» тысяча адвокатов, плавающих в озере нескольких триллионов долларов. Вступив в тяжбу с «Эйкорном», мало кто сможет выдержать накал борьбы, которая развернется вне зависимости от сути дела. Это будет стоить вам, не считая апелляций, свыше миллиона долларов и как минимум двух лет жизни. Если же обратиться к французскому законодательству, то, возможно, цифра и не удвоится, но все равно вы потратите больше миллиона и три года, а то и больше.

– На такое простое дело?

– На такое простое дело: показания, ходатайства, расследования, встречный иск. И «Эйкорн» не будет вовлечен в это эмоционально. В то время как «Эйкорн» и не вспомнит об этом деле до его завершения, вы будете им одержимы, это дело монополизирует ваши мечты. Для них дача показаний – чистое развлечение. Они настоящие садисты, когда дело доходит до свидетельств. Вы человек аналитического склада и, возможно, очень отважный человек. Показания вас не выбьют из колеи, но это не важно, вы все равно будете испытывать гнев, разочарование, обиду, и кровяное давление у вас поднимется вдвое.

– Но что по существу дела?

– Шестьдесят к сорока в вашу пользу. Я буду на вашей стороне. Но все может обернуться иначе. Зависит от судьи, и, уж поверьте мне, у нас здесь хватает тех, кого мои партнеры называют «кончеными недоумками».

– И что же вы мне посоветуете в итоге?

– Примите этот удар и живите дальше. Вы можете не благодарить меня за совет, если последуете ему, ведь кто его знает, как сложится. Но если вы продолжите бороться, я обещаю вам, вы себя проклянете. Знаете, почему я спросил вас о возрасте? Не только из любопытства и не только, чтобы определить, кто вы такой, что вы можете знать, но и потому, что у меня были клиенты, и немало, кто провел оставшиеся годы жизни в бессмысленных и безрадостных судебных тяжбах. Вы могли бы оказаться на месте группы евреев из Калифорнии, которые хотели открыть казино под названием «Племя сникерсов».

– Сникерсов? Это кроссовки, что ли?

– Нет. «Сникерс» – это шоколадный батончик [44] Кроссовки пишутся «sneakers», батончик – «Snickers». Звучат слова практически одинаково. .