— Добиваю твою тысячу, и вскрываемся.
— Базара нет, вскрывайся.
Абрамчик по одной открыл свои карты: туз, туз, шесть. Нет, Ваня не побледнел, но радость его исчезла вместе с улыбкой. Бросив карты на стол, он тихо вымолвил:
— Вара.
— Ни фига себе. Тоже тридцать три. — Макс схватил Ванины карты: шесть, шесть, туз. — Пацаны, это круто, это игра.
33 у обоих, равное число, победителей нет, а это значило, что игра должна продолжаться. На кону «лежало» 3380 рублей. Вара — игру следовало «варить» дальше. Ни Макс, ни Муся ввариваться в игру, разумеется, не захотели. Доставлять сумму, лежащую на кону, — они не идиоты. Гораздо интереснее быть просто зрителем. Азарта не меньше, риска — никакого, зато сколько удовольствия.
— Жаль, новой колоды нет, — вздохнул Макс. — Но ничего, и так сойдет.
Карты оказались в его руках.
— Если я раздам, это будет лучше. Предлагаю вам играть в открытую, а то и так сумму нагнали.
Даже для Абрамчика сумма была ощутимой. Но реальной… Как ни странно, сейчас, заворожено смотря на максовы торжественные манипуляции с картами (Макс был торжественен, словно не карты тасовал, а нож для жертвоприношения затачивал), Абрамчик думал: «Вдруг… вдруг… хрен с ним… Сотню баксов возьму из шкафчика, мать не заметит… Одну бумажку точно не заметит. Так будет лучше… А… Все равно».
А Ваня ни о чем не думал. Не было мыслей. Он песню пел. И не потому, что петь хотелось, а просто песня привязалась. И песня гаденькая, как нарочно: «Когда я вижу, как ты танцуешь, малыш, ты меня волнуешь. Когда ты смотришь так серьезно, малыш, я тебя люблю». Лопоухая морда Абрамчика, смотрящая так серьезно на карты, так гаденько вписывалась в эту песенку, а песенка так гаденько… Словом, Ваню аж передернуло, но избавиться от мелодии не получалось — слишком мотивчик был навязчивый.
Единственная мысль, что пробивалась сквозь песенку, была: «Зачем?! Зачем я сел играть? Зачем так ставку поднял?! Малыш, ты меня волнуешь… Если… Чем отдавать… Малыш, я тебя лю-ю-блю-ю». Губы Ванины были крепко сжаты и пальцы в кулаки сжаты, и казалось, сейчас вскочит Ваня, прыгнет — кулаками об стол бабах! — и стол треснет — так Ваня сильно напрягся.
Макс положил карты на стол.
— Снимай, — предложил он Абрамчику. Абрамчик снял колоду, положил на место.
— Теперь ты, — Макс указал Ване на колоду.
Сняв всего три верхние карты, Ваня засунул их под нижнюю и положил колоду на место.
— Ну, пацаны, держитесь…
Повернувшись к Абрамчику, Макс осторожно, точно сапер, стал выкладывать карты: Валет бубей, 10 треф… (Абрамчика передернуло)… Дама пик. Десять очков.
Откинувшись, Абрамчик простился с сотней баксов. Шанс, что карта у Вани будет ниже, равносильна…
— Ни… себе!!! Вот это номер! — Макс восторженно саданул кулаком по столу.
Ваня, бледный, взял в руки свои три карты и, не веря, вглядывался в них. Вдруг ошибка, вдруг не разглядел. Девять пик, девять бубей, восемь червей — девять очков.
— Этого не может быть, — поднявшись, Ваня застыл, не отрывая взгляда от карт, лишь губы шептали: — Девять… девять… восемь… Этого не может быть. И все разномасть — этого не может быть…
— Это игра, — произнес Муся и сладко потянулся.
— Это… конец. — Тихо ответил ему Ваня и сел на место. Теперь ему было все равно, что будет дальше. Он проиграл.
— Ну, почему же так сразу и конец. Время только четыре часа, ты еще можешь отыграться, у тебя есть еще четыре часа, — слова, произнесенные Мусей, вывели всех из молчаливого оцепенения.
— В натуре, Ваня, — Макс хлопнул его по плечу, — не меньжуй, отыграешься.
Даже Абрамчик смягчился:
— Расслабься, Ваня, у нас договор, играем до восьми. Так что сейчас продолжим, а там, глядишь, и отыграешься.
Выигрыш опьянил Абрамчика, любви и сострадания к Ване у него не прибавилось, но отмщение свершилось. Королем сидел он за столом, зная, что Ваня, этот ненавистный ему очкарик, теперь в полной его власти, он уже знал, как будет играть дальше — он будет все время пасовать, и пусть он сто, двести раз пропасует, но все равно, ни в жизнь не отыграть у него Ване три тысячи. В какое-то мгновение он понял, что деньги Мамкина ему не нужны (да и достать-то их тому неоткуда). Зачем ему деньги, у него этого добра хватает и без Вани. Гораздо большего захотел Абрамчик — унизить Ваню, раздавить его, заставить сделать то, от чего тот сдохнуть захочет, то, чего бы он никогда в своей жизни не сделал. А вот что?
Образы, один грязнее другого, рисовались в его маленькой лопоухонькой головке: Ваня при всем классе насилует отличницу — страхолюдину Светку Соколову. Ваня, голый, ползет по коридору к кабинету директора. Ваня мастурбирует на уроке алгебры возле доски на виду у всех, особенно, чтобы эта математичка, жаба очкастая, видела. Ваня мочится на вахтершу бабу Нюру. Ваня убивает учителя биологии…
Читать дальше