Денис Коваленко: Татуированные макароны

— Ну, чего, начинайте, — дал команду Макс.

— Как будем, до первой крови или до слез? — уточнил Ваня. — Или кто кого первый с ног повалит?

— Мне все равно, — гордо заявил Абрамчик и сплюнул.

— Тогда пусть Муся с качелей слезет или не качается, а то голова от него кружится.

В ответ Муся еще сильнее стал раскачивать и так высоко взлетавшие качели.

— Мне он лично не мешает, — и Абрамчик еще раз сплюнул.

— Муся, Ваня прав, кончай качаться, а то ногой кого заденешь, а это уже не на разы.

Макса Муся послушался, сбавил темп и остановился.

— Начинайте.

— Подожди, Макс, пусть он даст слово пацана, что если я ему сейчас навтыкаю, то он завтра жаловаться никому не будет.

— Да на фиг ты мне уперся, я тебя и сам завалю, — и Абрамчик еще раз сплюнул, но в драку лезть не торопился.

— Ни фига, ты слово пацана дай.

— Чего меньжуешь? Ну, на тебе, слово пацана, зубан даю, — Абрамчик щелкнул пальцем по зубу, — ну, че, будем драться или ты меньжанул? — Абрамчик был смел на редкость.

Ванина нерешительность разжигала его, он уже был готов подскочить к Ване и сначала с левой ему, потом с правой, потом подсечку… Сняв очки, Ваня протянул их Максу, встал в боксерскую стойку и приготовился к бою. Абрамчик тоже встал в стойку, но в каратистскую: ноги широко расставил, присел низко вполоборота, руку одну согнул, а другую угрожающе вперед выставил, но быстро устал — ноги от напряжения заболели, и, чтобы виду не показывать, что от усталости из стойки вышел, подпрыгнул и, делая угрожающие движения руками, мелко задергался, изображая настоящего каратиста.

Сняв очки, Ваня сразу же потерял Абрамчика. Что-то аморфное, бестелесное прыгало у него перед глазами. Сощурившись, Ваня ждал, когда это нечто на него прыгнет. От напряжения Ваню трясло, и он чувствовал, еще несколько минут такого напряга и прыжков перед глазами — ни о какой драке и речи не будет: голова начнет раскалываться.

— Ну, давай, нападай, что ты прыгаешь, как Телепузик.

— Сам нападай, чего это я должен нападать?

— А я чего должен нападать?

— Вы драться будете или нет? — не выдержал Макс.

— А чего он не нападает?

— Пусть сам первый нападает.

Муся, сидя на качелях, безразлично наблюдал за бойцами. Бойцы на расстоянии пугали друг друга стойками. Макс притворялся усталым взрослым человеком, только из одолжения наблюдавшим за этим детством. Ваня сдался первым:

— Мне это надоело, — опустил руки, подошел к столу, надел очки и сел рядом с Максом.

— Меньжанул! Меньжовка! Баба! Дрочун! Ну, чего ты, давай драться! — вызывающе выкрикивал Абрамчик.

— Да пошел ты, сам дрочун, — и, подумав, Ваня добавил: — ты, Абрамчик, Шива многорукий, тебе надо в Индию ехать, а у меня от твоих танцев голова болит.

То, что дрочуном его назвали, на это Абрамчик не обиделся, а вот на Шиву не знал, обижаться или нет. Первое сравнение вылезло со словом «вшивый».

— Сам ты вшивый, очкарик недоношенный.

Ваня устало отмахнулся. Поорав еще, повызывав Ваню на бой и получив от этого глубокое удовлетворение, Абрамчик напоследок назвал Ваню еще раз «вшивым дрочуном» и, хлопнув Мусю по плечу, дескать, видал, как я его, сел за стол. Продолжая притворяться уставшим, Макс невзначай промолвил:

— А я карты с собой захватил, так, на всякий случай, — и в доказательство достал из кармана открытую Ваней колоду. — Может, сыграем в секу? Я серьезно.

Ваня хихикнул и сквозь смешок брякнул:

— А может, в козла или в дурака?

У Макса было крепкое желание выиграть денег, смеяться ему надоело, драки не получилось, до вечера времени валом, так что играть он решил сейчас и всерьез, и поэтому сказал:

— Хорош, пацаны, кипишевать, давайте, садитесь, все равно делать больше нечего.

Абрамчик, вполне удовлетворенный Ваниным поражением в битве, с мыслью, что появился повод совсем этого гада в говне утопить, приосанился.

Слез с качелей и Муся. Теперь с одной стороны стола сидели Макс и Ваня, с другой — Абрамчик и Муся. Все с прежней верой в победу и жаждой справедливого мщения.

Максу до мщения дела никакого не было, ему денег хотелось выиграть. А про Мусю и понять было ничего нельзя. Карты оказались у Вани в руках. Тщательно их тасуя, он, с нескрываемым ехидством, повторил:

— В козла, в дурака?

— В секу, — сказал Макс, и сказал без шуток.

Ваня осекся, вытащил из колоды семерки, отложил их на край стола, и с явной дрожью в голосе (сейчас, правда, волновались все, кроме Муси, который, как обычно, с безразличием, что-то рассматривал на столе), положив перетасованную колоду на стол, уточнил: