Денис Коваленко - Татуированные макароны

У стены стоял, метр на полтора, давно проклеенный лист орголита. Виталий уже не первый день собирался распилить его на более маленькие форматы, но то времени не было, то забывал он про него, и вот сейчас, стоя посреди мастерской, внимательно вглядывался в этот лист. Размер был совсем не его, редко он брался за такой по размеру лист, но сейчас, стоя посреди мастерской, Виталий неотрывно смотрел на него… Уверенно подойдя, он взял лист и вставил в мольберт. Что он собирался делать, точно он не знал, но сонливость его при виде этого листа сразу же исчезла. Быстро переодевшись, Виталий положил на стул палитру, и все цвета, которые у него были, здоровенными лепешками (Виталий не скупился на краску, выдавливал целыми тюбиками) легли по всему периметру палитры. Убрав в хвост волосы, взяв в руки кисть и тряпку, он вдруг, не раздумывая, зачерпнул кистью шматок самой ядовитой голубой ФЦ и мазнул его на лист. Прочертя небольшую линию, кисть увязла в густой, уже старой краске.

— Счас мы тебя разбавим… — сквозь зубы процедил Виталий и, набрав кистью разбавителя, с силой стал размазывать краску по всей поверхности; сколько продолжалась эта истерика, Виталий не помнил, очнулся он от боли в руке (слишком напряженно и крепко она сжимала кисть). Привычно вытерев кисть, он отошел как можно дальше от листа. Резкие, рваные линии, врезающиеся в пятна, ничего конкретного. Виталий попытался как-то это оживить, преобразить… ничего не вышло: лишь еще больше хаоса и бессмыслицы — больная, похмельная желто-синяя мазня. С отвращением смотрел он на свое творение. Собрался уже засунуть его с глаз долой, но помешали.

— Виталий Андреевич, здравствуйте, — широко улыбаясь, в класс вошел Саша Черкасов. Виталий не успел еще ответить, а тот уже, повесив на крючок свою кожаную куртку с косым воротом, стоял у Виталия за спиной и с ходу, только взглянув на картину, как-то уж слишком восхитился и влет дал ей название:

— «Татуированные макароны».

— В смысле? — не понимающе обернулся к нему Виталий.

— Классная картина, мне нравится. А это — название для нее: «Татуированные макароны», дарю, — совсем развязано ответил Черкасов.

— Почему татуированные? — озадаченно усмехнулся Виталий. Услышав лестное слово из уст своего ученика, Виталий даже по-другому посмотрел на то, что еще недавно хотел засунуть за шкаф. И линии казались ему не такими уже рваными и чем-то действительно напоминающие макароны, он уже прикидывал, как придать им более или менее похожий вид. — Да, Черкасов, — усмешка растянулась в благосклонную улыбку, если ты придумаешь, так придумаешь.

— Виталий Андреевич, все оправдано! — продолжал Черкасов, при этом голос его звучал совсем уж подобострастно, и даже услужливо. — Картина у вас вышла бессмысленная? Бессмысленная! Ни черта непонятная. И название соответствующее — бессмысленное и непонятное. Но это и главное! Ведь в наше время чем непонятнее и бессмысленнее, тем актуальнее и продажнее. — Благосклонная улыбка исчезла с лица Виталия, он пристально посмотрел на Черкасова, Черкасов продолжал с еще большим вдохновением: — Ведь если ничего нет, должно быть хотя бы название, вслушайтесь: «Заводной апельсин», «Голубое сало», «Татуированные макароны» — ведь звучит! Если вещь выходит бездарная, ее необходимо спасать — ей нужно дать оригинальное, сбивающее с толку своим бессмыслием название — и все! — полный Мумий Тролль! Точно ртуть алоэ!

Черкасов, придав своему лицу до приторности шутовское выражение, глупо уставившись, смотрел на своего учителя. Теперь не было и сомнения, что этот подросток просто издевается. Виталий смутился, достал картину из мольберта и суетливо засунул ее, как и намеревался, за шкаф, в мыслях кляня себя за доверчивость. Не смотря на Черкасова, стараясь скрыть нахлынувшее и отчетливо читавшееся в его лице смущение, он официальным, учительским тоном произнес:

— Так, Александр, готовьте свое рабочее место и приступайте к работе. Натюрморт, вот он, — и, более не медля, вышел из класса, провожаемый ехидно довольным взглядом Саши Черкасова.

В это утро Черкасов был особенно весел и приветлив. Он вышел из дома за целых тридцать минут до начала уроков, что уже было из ряда вон. Появившись в школе, он здоровался со всеми подряд, даже с охранником, которого открыто презирал, поздоровался и сказал ему не обычное «Здрасьте», а «Здравствуйте, многоуважаемый Андрей Викторович», и отвесил церемонный поклон, чем почему-то крайне разозлил охранника. Стоит заметить, что как только Андрей Викторович устроился работать в эту школу, а случилось это всего лишь в сентябре этого года, он имел неосторожность как-то гордо заявить разговорившему его Черкасову, что он ни какой-нибудь там, а подполковник в отставке, боевой офицер, воевавший в Афганистане; и действительно, при одном взгляде на этого довольно плотного, осанистого и высокого мужчину, с маленьким низким лбом и гордо оттопыренными ушами, мысли другой не возникало, что перед вами настоящий подполковник. Учеников, особенно старшеклассников, часто злил этот принципиальный служака. Вместо того, чтобы целыми днями, как все остальные охранники, сидеть за столом, возле главного входа, и читать детективы, он слишком безупречно выполнял свою службу: на каждой перемене он заходил в мужской туалет и именно тогда, когда пацаны только закуривали, и громогласно заикаясь (он на свою беду страдал заиканием), командовал: «А ну в-вон, из общественной уб-борной. К-курить запрещается!» В досаде, бычкуя только что прикуренные сигареты, пацаны выходили из уборной. В одно из таких его появлений Черкасов демонстративно бросил сигарету в унитаз и, вкрадчиво смотря прямо Андрею Викторовичу в глаза, произнес: