Денис Коваленко - Радуга в аду

— Зачем вы ее?

И Данила мне смело заявляет:

— Убить!

— Зачем? — я даже растерялась.

— А она уже труп! — смеется мне в лицо Данила.

— Зачем тебе… почему так? — я и сказать что не знаю, стою, а они глядят на меня, глаза озорные, весело им.

— Я хочу, чтобы она сдохла! — Данила совсем развеселился.

— Зачем?!

— А она уже труп, я ее все равно убью!

— Зачем?

— Чтобы она сдохла!

— Зачем? — уже в ненависти гляжу я на этих ухоженных чистеньких мальчишек, поверить не могу.

— Чтобы сдохла! — отвечает все Данила.

— А если я тебя? — не знаю, но мне самой захотелось, чтобы они сейчас сдохли.

— О-о! — обрадовался Данила (второй, видно, посмышленее, косо поглядывает на меня, будто он здесь не при чем). А Данила веселится: — Меня хотят убить! Круто! О-ё-ё-й, — закривлялся, запричитал: — Как мне страшно, — увидел, что кошка засеменила из двора. — Смотри, она уходит! — и — за кошкой оба бросились. Будто и не было у них со мной никакого разговора. Будто ничего не было. — Она помолчала. — Что-то изменилось. Мир изменился… Знаешь, мне стало страшно. Ведь не сами они, эти мальчишки, такими стали — такими жестокими. Ведь что-то… ведь кто-то сделал их такими… ведь не сами по себе они, вот так — безобидную слабую кошку… Ведь кто-то должен быть в этом виноват…

— Виноват? — вспомнив свою встречу с тетей Аней и дядей Глебом, вдруг вымолвил Вадим с каким-то странным прищуром, с которым он все чаще глядел на мир, уставился он на сестру.

— Да. Кто-то ведь должен быть в этом во всем виноват, — повторила сестра.

— Ну обвини себя, — с неожиданным, каким-то даже унижающим равнодушием, предложил ей Вадим.

— А я и об этом уже подумала, — охотно кивнула сестра. — Возненавидела этих мальчишек, а… что-то вот здесь, — она тронула грудь, — что-то защемило… Я ведь тоже скоро стану матерью. Я беременна, — сказала она прямо, глядя в глаза брата. Вадим ответил ей еще большим прищуром, казалось, новость не удивила его, он глядел так, словно не понимал, о чем ему говорят. — Мы с Андреем женимся, — продолжала она, — свадьбы не будет. В среду мы распишемся и обвенчаемся; тихо, незаметно. Гостей не будет. Будут его родители, и ты, — все спокойнее говорила она. — Ты ведь будешь? — Вадим кивнул, — ладно, прости, вижу, ты хочешь спать, — она поднялась.

Сестра вышла, Вадим зарылся в одеяло и до боли сжал ладонями и так болевшую голову.

Свадьба действительно была незаметной. В загс приехали на автобусе; расписались и, так же, на автобусе — в церковь. Единственные, кто был недоволен таким ходом — родители Андрея: Первая свадьба, и молодые — как положено — молодые ; были бы какие уже в возрасте или не в первый раз… А то как нелюди какие, и перед родственниками совестно — что подумают? Ясно что — денег пожалели. Свадьба и, как… и сравнить даже совестно как — как какие-нибудь воры, тайком. Мама Андрея даже разрыдалась — до какого позора он ее довел: свадьба, а они никого не пригласили, и все на автобусе, и… представить совестно, жуть одна. Конечно, понимает она все: что горе у Людочки, но… можно было бы и потерпеть, и после, когда все успокоится — тогда и расписаться, тогда и свадьба — по-людски: с родственниками, гостями, в столовой в большом зале, с тамадой и баяном, с подарками, с платьем и костюмом подвенечным. А тут даже платья подвенечного не будет. Да и какое платье, когда в загс — на автобусе! Жуть! Какая память после? Что детям своим показывать? Все и видеосъемку заказывают, и фотографии, а… Слов у нее не было, одни слезы и причитания. Отец сурово отнесся — решили, так решили. И то хорошо, что денег сэкономят. А то все эти свадьбы — пьянка да долги. Жалко, конечно. Сын-то единственный, всегда приятно на свадьбе погулять — а тем более, как отец жениха, но надо, так надо. Тем более что Андрей все объяснил: Людочка беременна, и рожать весной уже. А человек она религиозный (это, как раз, родителям очень нравилось), так что, венчаться обязательно. А то, что свадьбы и костюмов не будет, так и не к чему все это. Денег нет, у Людочки тем более, чего в долги влезать — ради фотокарточек в альбоме и пьяных рож, всех этих деревенских родственников, которых Андрей по складу своей души на дух не переносил. Так что — все правильно. Мама вздыхала, отец сурово кивал.

Сам Андрей к свадьбе отнесся крайне серьезно, особенно к венчанию. Здесь его позиция была однозначна — надо, значит надо, а все прочее, все эти верю — не верю… ничего, раз, для жены, можно и обвенчаться. Какое-то время, конечно, он поупорствовал: и человек он не религиозный, и… но крещенный ведь, а это главное — Людочка сказала, что это главное. Андрей решился. Деньги за венчание небольшие, и… Людочке это надо, а раз ей, так и ему. По крайней мере, хоть в церкви побывает, в которой, если не считать крещения, и не был ни разу. Конечно, он волновался: вплоть до того, как креститься правильно, Людочка ему объясняла. Накануне и молитвы, все положенные, выслушал, какие Людочка вычитала, даже вдумчиво выслушал, Андрей ко всему вдумчиво подходил, характер такой. — А что на исповеди сказать? — спросил он. — Покайся, грехи свои поведай, душу облегчи, — отвечала Людочка. — Грехи у нас у всех есть, у каждого, — сказала, и, не сдержавшись, зарыдала. Часто она теперь рыдала, очень часто. Оттого Андрей и настоял, чтобы она к нему переселилась, оттого и на венчание согласился: что угодно, лишь бы ей, Людочке, легче было, спокойнее.