Денис Коваленко - Радуга в аду

— Зачем человека в заблуждении ввел? Мы с тобой как договаривались? — тон звучал все тяжелее. — Что я на недельку возьму. А ты зачем-то Афериста подвязал. Наговорил, что я у тебя его отнял. Ну, отнял — значит отнял. Ты за базар свой отвечаешь? — Отвечаешь. Сказал, что я у тебя его отнял — все, теперь можешь хоть Аферисту, хоть маме жаловаться. Хоть самому Шойгу или в Страсбургский суд по правам человека. Мне уже по фигу. Раз ты уже сказал так, раз рассвистел всем, — что я говно, которое маленьких обижает. Значит, так оно и есть.

Тихо стало в теплушке, так тихо, что не только Серега, но казалось, и все слышали его сердце, беспокойно заходившее быстро-быстро:

— Я… Я… да ты чего, брат, — сглотнул сухо, зашептал он. — Да никогда.

— А получается, что КОГДА, — прервал его сглатывание Игорек: — Получается, что за спиной — не мне в лицо, а за спиной; точно я какая-то крыса, ты ведь меня крысой выставил. Все, — он обвел взглядом теплушку, — все подтвердят, КАК мы с тобой договаривались и о чем. А получается ты и меня подставил и Афериста. Короче — ты всех подставил. Ты врубаешься, что за расклад вышел?

— И… Игорек…

— Стукач ты, — объявил Игорек. — И это серьезно.

Все кто был, все глядели теперь на Серегу серьезно и как на стукача.

— Братья… вы че… — сглатывал Серега.

Братья молчали. Только взгляды, недобрые все взгляды.

— Братья… да я этот компьютер, мне он. Да я его хоть сейчас выкину. Я и вообще такого не говорил. Я…

— А что ты говорил? — поинтересовался Игорек.

— Я… я, так, совета спросить, что… — он запнулся. — Игорек, без базара, комп твой, играй пока не наиграешься, с матушкой я улажу, мне че жалко? Да для брата, этого говна? Играй, он твой.

Взгляды не стали дружелюбнее. Взгляды теперь усмехались.

— Ладно, — смилостивился Игорек, — пивка принеси всем, и замнем базар.

— Без базара! Конечно!!! — Серега мгновенно подорвался и вышел из теплушки…Только пива ему было негде взять. И денег было негде взять. С тем и застал его Вадим.

— Я теперь даже не знаю, как парням на глаза показаться. — Растерянно бормотал он. — Короче, жопа, Вадик. Попал я. У тебя есть деньги? — с надеждой глянул он на друга.

— Нет, — тихо ответил Вадим. — А у отца? Он же за пивом хотел тебя послать.

— За пивом?! — и брезгливая гримаса исказила его лицо. — Десять рублей у него, и больше ни рубля. За бутылкой «жигулевского» он хотел меня послать… за пивом, — за хренивом! — зло выругался. — Что мне делать? — тихо глянул на друга.

— Ничем не могу помочь. Извини.

— Ладно, — лицо Сереги изменилось, — пошел я домой, — он развернулся и скоро зашагал к общаге. Вадим не стал его догонять. А что он мог сделать? Ничего.

Поглубже засунув руки в карманы дубленки, он зашагал к автобусной остановке. Теперь домой, больше некуда.

Вадим лежал на кровати, работал телевизор, было еще довольно рано, шесть вечера, но Вадим лежал уже раздетый. Спать не хотелось, спать было противно, от этого бесконечного сна болела голова… но глаза закрывались сами собой, и тяжелая ненавистная дрема пробиралась в мозги…

Неслышно кто-то вошел в комнату, сел на край кровати, Вадим вздрогнул, открыл глаза. Сестра сидела на краю кровати, глядела на брата.

— Прости меня, Вадик, — только он открыл глаза, сказала сестра; взгляд был уставшим, растерянным: — Ты думаешь, я тебя обвиняю? Нет, — произнесла она негромко, — ты ни в чем не виноват… — она помолчала. — Жизнь какая-то не такая стала, — продолжала она, глядя в молчаливый экран, — я перестала видеть хорошее. Странно. Раньше я много замечала хорошего… А теперь нет. Все какую-то ненависть, злобу… грязь. Старушка какая-нибудь в автобусе лезет… раньше, вижу ее, старушка и старушка… место ей уступала… А теперь вижу только злых старух с корзинами и мешками, которые так и зыркают своими малюсенькими злыми глазками, так и рыскают… Я перестала видеть добрые лица. Ведь не могут все лица сразу перестать быть добрыми, ведь не могут, — она отвернулась к телевизору, — все только какие-то рожи… Злые, — она тяжело вздохнула, видно, каждое слово произносилось ею с трудом: — Сегодня возвращаюсь с работы, уже во двор вхожу… мальчишки, обычные наши мальчишки, один с первого этажа, Данила его, по-моему, зовут, другой из второго подъезда. Им и есть-то лет по одиннадцать. Семьи у них нормальные, у Данилы и вовсе мама учителем работает. Мальчишки ухоженные, одеты хорошо… Кошку схватили — Данила этот — ничья кошка, живет у нас во дворе, добрая такая, незлобная, ласковая, чистенькая, покорно висит у него в руках, и Данила, другу своему, азартно так: — Давай в лифт, в шахту ее сбросим. — А тот, тоже азартно. — Давай. — Я им — Стойте. — Они в подъезд, я за ними. Видно, кошка как-то вывернулась, выскочила из подъезда. Мальчики следом. Я их остановила, поздоровалась с ними, спрашиваю: