Денис Коваленко - Радуга в аду

— И чего? — видя, что Денис замолчал, осторожно напомнил Малек. И Серега слушал эту историю со вниманием. Игорек только… как глядел в монитор, так и глядел, и на лице одна досада, никак не мог справиться с одним зловредным магом, силенок у его некроманта не хватало.

— Ничего, — сквозь вздох произнес Денис, — этим же вечером извинился я перед ним. Он пьяный пришел, в руках баклажка пива, в глазах растерянность. Стоит в сторонке, поглядывает на меня косо. Подхожу, говорю: «Извини, не должен был так делать». Он оживился, говорит: «Да я сам извиниться хотел, только зачем вы (уже на «вы» ко мне), пощечину мне дали? Это, как бы, уже вызов. Как я такое стерплю?» — Думаю про себя: вот те, блядь, дворянин выискался, пощечину он не может стерпеть. Меня от этих… умников уже воротит, сами могут хоть на голову нагадить, им же… и не смей слово сказать; чуть опять не взорвался. Говорю сдержанно: «Все нормально, я не прав, я перед тобой извинился, так что забудь». Прочел ему целую лекцию о правилах поведения. Выслушал. Расстались уже друзьями. Теперь только на «вы» ко мне, и так и норовит пивом угостить.

— И этому влепил бы, — усмехнулся Игорек, — и этот бы тебя всю жизнь пивом бы норовил угостить.

— Не то все это, Игорек, — глухо ответил Денис, — не то. Нельзя мне было ему эту пощечину давать. По-другому надо было. Но по-другому — не умею, — он замолчал.

— Ну, а здесь, с этим, чем кончилось? — напомнил уже Игорек.

— А… здесь, — очнулся Денис, — здесь я, как раз, и дошел до этой самой точки, когда готов был ему влепить, и, думаю, что не только пощечину, а, возможно, и ногами. По-другому я поступил. Сказал ему: «Ну, пойдем», — и за собой махнул. Он пошел, и друг его с ним. Не знаю, чего они там подумали, только довел я их до киоска, спрашиваю: «Тебе какое пиво?» — «Крепкое», — отвечает. Я ему пива купил, сел с ними на лавочке. А самому так тошно; гляжу на него. — «И чего ты такой наглый», — спрашиваю, — «чего так ведешь себя?» много он мне нарассказал, уже другим тоном, без этих «и чё?», нормальным, человеческим: что и мать у него два инфаркта перенесла, и, скоро, видно, умрет. И отец от пьянки умер, и старший брат — скинхед, но он, лично, его идеологию не разделяет, хотя и не любит приезжих, но убивать их — не согласен он с убийством. И что он в Бога не верит, хотя и не отрицает Его. И вообще, он хочет умереть, но не от своей руки, а чтобы его убили. А когда в армию идти — обязательно в Чечню пойдет. Послушал я его, руку протянул ему, он пожал — крепко, серьезно. Пожелал я ему удачи и сказал, что попался бы другой, не я, нашел бы он свою смерть, а скорее, инвалидность. А он: «Мне все равно. Все равно, правды нет». И разошлись мы. Причем, шли в одну сторону, но как незнакомые люди. Он во двор свернул, я, вот, сюда, — Денис замолчал.

— Ну, чего тебе сказать, — усмехнулся Игорек, (и слушал он всю эту исповедь все с какой-то улыбочкой), — развел он тебя, развел, как лоха. Ему пиво было нужно, он его получил, да еще и про жизнь свою тебя пропарил: брат, там, у него скинхед, идеологию он не разделяет, умереть он хочет — все это понты для развода. Видит — ты длинноволосый — он тебе про брата-скина и впарил, а за одно — что, типа, не разделяет , на случай, что поведешься ты, похвалишь. Ты похвалил его за это? — Денис лишь усмехнулся. — Ну вот, — усмехнулся и Игорек, — развел он тебя, и своим корешам будет хвастать, что такого вот, лоха, встретил, и на пиво его развел. И героем среди них будет. А встретит тебя, хоть и завтра, с теми же корешами, и еще раз разведет, а, не исключено, что и вовсе бомбанут. Потому, как ты для них лох . И вел себя, как лох, — все тем же тоном заключил Игорек.

— А чего мне, мочить его надо было? — зло уставился на него Денис.

— Тому ты пощечину дал, он вежливый стал. И этому бы — настучал бы в его больной бубен — сразу бы изменился и выздоровел, и такими бы словами с тобой вежливыми заговорил, что ты и таких слов не слышал. Это такие люди. Помнишь, ты про обиженных говорил, что они живут — словно им весь мир должен. Вот эти все ребята из этого мира обиженных: они тебе и поплачутся, и даже душу изольют, а потом на перо тебя, и все с чистой совестью, хотя бы за твой кожаный плащ. Ты для них, все равно, что негр, я не шучу, — усмехнулся Игорек, — ты не из их мира.

— Ты еще скажи, еврей.

— А легко, — согласился Игорек. — Твой кожаный плащ.

— Я его в секонд-хэнде купил.

— Неважно. Смотрится он дорого. Это я знаю, что ты его в секонд-хэнде купил, а этим ребятам все равно. Эти ребята простые, для них всех этих твоих оттенков не существует. Для них — только черное или белое. Потому что, в кожаных плащах сегодня или как ты, длинноволосые, ходят, или айзеры, а и те, и другие для них враги.