Денис Коваленко - Хавчик фореве...

Да, мы классно веселились, развлекались, снимали шлюх… вместе нам было весело и прикольно. Но хорошее… Специально делать ему что-то хорошее? Я, в конце концов, не Бэтмен. От этих дурацких мыслей жутко хотелось спать. Он вымоет квартиру и меня — я невольно усмехнулся, представив, как он будет убирать мою блевотину. О чем я думаю! Может, мне жить осталось всего ничего, а я… Единственное, о чем я думал, — как он будет убирать мою блевотину. Я заставлял себя вспомнить что-то хорошее, что я когда-то, возможно, для него сделал, но неизменно возвращался к одному: Влад стоит с тряпкой в руках и, то и дело окуная тряпку в ведро, убирает мою блевотину. Хоть тресни — не мог я о другом думать! Не получалось. Даже как-то спокойнее стало от этой блевотины.

Дверь открылась, и прежний страх вернулся, он вошел в квартиру, снял туфли, куртку, прошел в комнату, сел в кресло.

Влад стал очередным моим страхом. Новым, свежим и оттого — самым невыносимым. Страх милиции, страх остаться на улице, страх потерять дружбу Морозова — эти страхи сделались маленькими, невзрачными, такими детскими… Влад сидел от меня — руку протянуть; он — руку протянуть, руку, в которой была сигарета.

— Курить хочешь?

Кивнув, я взял сигарету, закурил.

— Я не буду тебя убивать. Курим и ложимся спать, я устал. Да, убери там в коридоре, к утру засохнет, потом замучаешься оттирать, — сказал он обычным тоном.

Эту ночь я спал на раскладушке. Прошлую ночь на раскладушке спал Влад. Теперь он всегда будет спать на диване, я знал это.

В эту первую ночь меня не мучили ни кошмары, ни бессонница: едва я вытянулся на раскладушке — мгновенно уснул как убитый… да, мгновенно, как убитый.

Проснулся я очень рано.

Было так тихо… только зарождался рассвет.

Неслышно, стараясь не дышать (впрочем, нос был так заложен, что дышать им я фактически не мог), я поднялся с раскладушки. В мягком утреннем свете комната не казалась такой страшной. Влад спал. Рот приоткрыт. Влад спал спокойно, дышал ровно. Странно: в комнате никакого бардака, все как после обычной тихой пьянки. Только на столе бутылки, стаканы… Нож… Схватить бы его — да в этот полуоткрытый рот! Брезгливая дрожь прошла по телу. Нет, такое я не смогу… Торопливо, но крайне аккуратно, как из общественной уборной, вышел я из комнаты; в прихожей отдышался и сразу в ванную.

Одного взгляда в зеркало достаточно: ни о какой работе сегодня и речи быть не может. Я осторожно ощупал нос. Он был цел, но неимоверно распух, под глазами жуткие синяки; распухла и левая скула. Зубы целы; я внимательно, даже с наслаждением разглядывал их, с трудом растягивая распухшие губы. Я жив, а все остальное исчезнет, как сон, через неделю… через две недели, даже через двенадцать дней, как сон; все исчезнет, как сон, через двенадцать дней. А потом… Я не знал, но очень торопил это «потом», скорее бы наступило это «потом», где не будет ни Влада, ни этой комнаты, ни… моего позора. Зная себя, я прекрасно понимал, что если бы мы были одни, я простил бы ему (может быть) все, и очень скоро, но… Впрочем, ничего бы и не случилось, будь мы одни. Нет, я ни в чем не обвинял этих, наверняка милых, девчонок, которых Влад назвал шлюхами, они не шлюхи… впрочем, это не важно. Важно, что они все видели. Они были свидетелями моего позора. А этого простить я уже не мог. Этого… простить… я не могу, — мысли затрясло так же, как и тело. Я продолжал думать в том же духе, не отрываясь от своего отражения.

Даже когда я умылся и прочистил нос от засохших корок крови, дышать было по-прежнему трудно. Я стоял с приоткрытым ртом напротив зеркала и рассматривал свое лицо: спутанные, ниспадающие на лоб, слипшиеся от крови волосы, синяки, распухший, ставший чуть ли не втрое шире нос… да, зрелище не из приятных. Мысль «Какого черта я позвал его» я тут же отогнал: бестолковая мысль. Дальше-то как жить? Двенадцать дней еще… И неизвестно, каким проснется он. А ведь я боялся его и, пожалуй, сильнее, чем ночью. Еще вчера утром я и представить себе не мог, что буду бояться Влада. Никогда мы не были друзьями — теперь это ясно.

Давно пора было выходить из ванной, но выходить-то и не хотелось. Здесь было спокойно. В который раз ощупав лицо и волосы, я набрал полную ванну и с наслаждением окунулся в приятно горячую воду. Наверное, я пробыл там не меньше часа. Когда, обмотав бедра банным полотенцем, я вышел, Влад был уже на кухне и готовил завтрак… на двоих. Не знаю, но именно это меня совсем не обрадовало. Впрочем, дело было не в завтраке… дело было в самом Владе. Один вид его, спокойно стоявшего возле плиты и следившего за скворчавшей на сковороде яичницей… Его вид вызывал во мне одно-единственное чувство — страх. Все, чего я хотел, — чтобы он, Влад, исчез.