Денис Коваленко - Хавчик фореве...

— Кисель, ты сдурел! — кричали из коридора. — Убьешь же его!

— Убью чмыря! Убью суку! — И с каждым словом тяжелые, тупые удары в дверь. Как потом рассказывали, забежав в свою комнату, Кисель открутил металлическую ножку от кровати и сейчас проламывал ею дыру в тонкой фанерной двери моей комнаты.

Вскочив с кровати, я схватил со стола кухонный нож, подбежал к запертой двери и заорал:

— Яйца отрежу! Я тебе яйца отрежу! Иди сюда, урод! — Много чего орал я, а когда Кисель наконец пробил дыру, я крикнул: — Володя, прости меня! Володя, не надо!

Он просунул в дыру руку и отомкнул замок. А я стоял, как потерянный, с ножом наготове, и… так и не ударил его в руку. Хотя о-очень хотел этого. С размаху ножом в руку — раз, другой!.. Но не ударил. Все, что я сделал, — толкнул дверь и благополучно удрал, всю ночь прятался у девчонок-однокурсниц.

Этим все и закончилось. Кисель больше меня не трогал. Дошло до коменданта общежития: я за свой счет починил дверь, Кисель с отбитой, опухшей рукой уехал домой лечиться. Говорили, что даже пришлось дать взятку, чтобы его не отчислили и не довели дело до милиции. Странно, но меня считали героем. Эту историю обсасывали до последней косточки, повторяя мои выкрики «Иди сюда, яйца отрежу». И ни разу никто не вспомнил мне «Володя, прости меня» — странно. Но я-то все помнил. Не знаю почему, отметелив его ножкой, отбив ему руку, готовый убить его в ту минуту — целил-то в лоб! — ударить ножом не смог. Я рассказывал эту историю Владу.

— Ты просто сиюминутный человек, — внимательно выслушав, ответил Влад. — Твоя истерика прошла, ты остыл и все. А так что ж, ничего стыдного в том, что ты просил прощения, нет, — нормально. Остыл и испугался. Ты такой человек.

Я с ним согласился: я такой человек.

На второй день Влад пришел домой с Леночкой. Увидев меня, она чуть смутилась, но, похоже, Влад подготовил ее к этой встрече.

— Привет, Макс, — сказала она и игриво улыбнулась, наверняка скрывая за этой дурацкой игривостью свое замешательство и исподтишка поглядывая на меня. Сбросив туфельки, легко ступая, она прошла в комнату. Я был до того подавлен последними двумя днями добровольного унижения и мечтаниями о неизбежной мести, что принял это как должное.

Стоит заметить, что в эти два дня я всячески старался показать Владу, что не боюсь его. Холодно-вежливо, с тяжелой улыбкой смотрел я на него, давая понять: я подчиняюсь, да, но подчиняюсь исключительно силе, и хоть я и улыбаюсь, эта улыбка ничего не значит. Я боролся со своим страхом, я старался; я очень старался вести себя так, будто ничего не было. Не думаю, что у меня это получалось. И сейчас, когда вошла Леночка, я невольно покраснел и до конца вечера не мог подавить злость и обиду как в выражении лица, так и в тоне голоса.

Не думаю, что Влад был настолько наивен, чтобы не понимать, что для меня значило вновь видеть Леночку. Все он понимал. Но привел он ее не для того, чтобы напомнить мне, обидеть меня, ему просто захотелось с ней переспать — это была единственная причина. В этом я почему-то нисколько не сомневался.

Я и Леночка, как и в прошлый раз, сели в кресла, но, в отличие от того вечера, меня уже не так возбуждали ее сногсшибательные формы. Напротив, я был скован и совсем не смотрел на Леночку, теперь уже по другим причинам. Да и сама Леночка, видно, не испытывала особого удовольствия от моей компании. Как всегда, Влад изо всех сил старался играть роль заводилы. Спиртного не было, пили чай и кока-колу. И в этом я усмотрел своего рода унижение. Нет, не в том, что я пил чай, а они кока-колу, а в том, что Влад даже пива не принес. Без спиртного было совсем тоскливо. Я и раньше редко себе отказывал, а в последнее время и вовсе не представлял себе дня без выпивки. Хотя выпивка нисколько не спасала, а лишь обостряла мою злобу на весь мир. Но без этой злобы я уже не мог воспринимать окружающее. Без этой хмельной злобы я чувствовал себя как голый посреди многолюдной улицы. Даже летом я с трудом расставался с длиннополым плащом, закутываясь в него, как в панцирь. Не любил я этот мир, боялся — оттого и не любил. И выпивка для меня была тем же плащом… словом, то, что не было даже пива, привело меня в унылое раздражение.

Влад что-то рассказывал, что? я не вслушивался, поглощенный своей ненавистью к нему. По крайней мере, от этого стало легче. Я даже улыбнулся — уверен, не к месту, но плевать. Леночка вышла в туалет. С минуту мы сидели молча.

— Ты специально ее привел? — неожиданно спокойно спросил я.