Роберт закрыл глаза. Он опасался не только за душу Кэтрин; мысль о том, что его невесту пытают и мучают, заставила его громко застонать. Содержание письма не улучшило его состояния. Восемьсот фунтов? Где же взять подобную сумму? Но он уже подсчитывал свои возможности — аванс в счет будущей платы, продажа всего, что у него имеется в этом мире, заем там и здесь, может, что-то за счет благотворительности. Он мог собрать… сколько? Фунтов пятьдесят, если здорово повезет. Какой-то частью сознания Роберт понимал, что не мешало бы озаботиться судьбой и других пленников, захваченных пиратами — матери Кэт, ее дяди и тети и маленьких племянников, судьбой Мэтти, и Джека, и Цыпы, — но все это оставалось где-то на заднем плане, как надоедливый шум, лишь мешающий думать о том, что действительно имело для него значение: Кэт жива, по крайней мере была жива на момент написания письма. Если бы он мог продать собственную душу, чтобы выручить ее, он не колебался бы.
В тот день он закончил свои труды в рекордно короткое время и со значительно возросшей продуктивностью. Потом (¡спросил аудиенции у леди Харрис, чье сердце, как он полагал, окажется мягче, чем у ее мужа. И испытал прилив дикой радости и оптимизма, когда она тотчас же пригласила его в свою гостиную. К сожалению, он обнаружил, что сэр Артур уже успел переговорить с женой, и когда он коснулся нужной темы, та лишь надула губы.
— Мне очень жаль, Роб. Знаю, ты очень хотел сделать ее своей женой. Но такая огромная сумма! Будь она даже самой
Повсюду были разосланы обращения с просьбами о добровольных пожертвованиях. Пензанс и Маркет-Джу, дальние общины Санкреда и Мэдрона, Ньюлина и Пола внесли, что смогли собрать, даже вдова Хокинг пожертвовала один пенни, а старый слепой Саймон Пенроуз внес два грота. Но даже когда число жертвователей составило 780 человек, общая сумма едва превысила сорок шесть фунтов, в том числе пять фунтов от сэра Артура и десять от семейства Годолфинов.
— Нужно подать петицию суверену, — со вздохом заявил сэр Артур. — Хотя я не думаю, что она поможет. Парламент распущен. Не имею понятия, когда они соберутся снова, король Карл им совершенно не доверяет. Единственный человек, которому он верит, — это Бэкингем, но у меня нет доступа к нему. Единственное, что мы можем сделать, — это повсюду объявить о тяжком положении наших сограждан, попавших в плен, и надеяться, что это даст хоть какие-то результаты. Но я не рассчитываю, что мы что-нибудь получим, — казна почти пуста, а война с Испанией будет стоить дорого. Я не раз за последние годы просил помощи Короны для перевооружения наших оборонных укреплений, но безуспешно. Может быть, наш покровитель граф Солсбери чем-то поможет, хотя он отнюдь не производит впечатления серьезного человека, несмотря на свою генеалогию и образование… Сэр Генри Мартен тоже может иметь доступ к королю, возможно, и способ его убедить; и вообще он считается самым влиятельным из всех местных дворян.
— А сэр Джон Килигру? — спросил Роб.
У сэра Артура брови взлетели на лоб.
— Зачем Килигру беспокоиться об этом деле? Пензанс ничего для него не значит. Можешь, конечно, попытаться привлечь его, однако я никогда не видел и не слышал, чтобы этот человек рискнул деньгами или предпринял какие-то меры ради чего-то, кроме как ради самого себя.
— Я съезжу нынче вечером в Арвенак.
Сэр Артур недовольно засопел.
— Владельца Пенденниса сейчас нет дома. Он в Лондоне, изучает возможности нового делового предприятия с какой-то «Туркиш компани» или чем-то в этом роде. Когда мы вделись на прошлой неделе, он пытался убедить меня вступить в дело вместе с ним. Будто у меня есть свободные деньги, чтобы пустить их на ветер в одном из его диких предприятий!
Когда навели дополнительные справки, выяснилось, что, хотя парламент и не собирается, сэр Генри Мартен находится в Лондоне, где в это лето разразилась серьезная эпидемия чумы, от которой умерли несколько родственников его жены, оставив свои состояния в некотором расстройстве. Решено было, что Роб безотлагательно отправится в Лондон с рекомендательными письмами и петициями, подписанными родными, соседями и друзьями пленников. Час спустя Роберт Болито отправился в путь с тремя сменными лошадьми и одну из них чуть не загнал, едва добравшись до Ганнислейка.
Лондон оказался на редкость нездоровым местом. Роб полагал, что Бодмин в ярмарочный день — достаточно гнусный город: кричащие во всю глотку торговцы, гремящие телеги и кареты, жуткая какофония из воплей, визга и писка, издаваемых как двуногими, так и четвероногими существами, — но Лондон оказался невообразимо более похабным. Роб был совершенно не готов попасть в столь огромное, необозримое скопление домов и людей. Бесконечная смена поражающих взгляд видов, жуткий дым и вонь. Если бы не важность порученного ему дела, молодой человек немедленно развернулся бы и бежал все три с лишним сотни миль до самого Корнуолла, бежал прямо на своих двоих, не оглядываясь. Владелец первой же таверны, где он попытался остановиться, едва взглянул на него и тут же отказал в постое: весь путь от Корнуолла Роб ночевал в сараях и под изгородями, экономя каждый пенни из тех денег, что сэр Артур выдал ему на дорожные расходы; да и лошади были не в лучшем состоянии.
Читать дальше