Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)

Отец пребывал на седьмом небе. Но каждый его вздох хватал за сердце:

– Подскажите, дайте совет, как вывести его в люди!

И ему сказали: «Ну, положим, без набожности-то он обойдется, лучше путь будет честным!»

Нохум Рабинович хохотал до упаду: «Честным?! Конечно, с Божьей помощью все возможно, вот только бы сам Шолом постарался!»

…Но вот, наконец, он «начал загребать золото»: взял в руки тросточку и, накинув пиджак на плечи, ходил из дома в дом и давал уроки. И все вдруг стали говорить, что у Шолома « легкая рука, он лучше всех готовит к экзаменам».

Прошло немало времени и немало событий (и немало голодных дней), пока Шолом не попал к старому Лоеву, богачу, который пожелал учителя для своей дочки.

У Шолома был замечательный характер.

С детства он отличался богатым и пылким воображением. И не то с радостью, не то с сожалением признавался, что « дома представлялись ему городами, дворы – странами, деревья – людьми, девушки – принцессами, травы – бесчисленным войском, колючки и крапива – филистимлянами и моавитянами, и он шел на них войной».

Он всё время возвращался к многообразной истории своей жизни. Вспоминал любимого учителя или горького пьяницу, выделяя то характерное для каждого из них, те «живые черты», что невольно вызывали смех. Все хохотали. А он делал наивное лицо и смотрел прямо в глаза. Всякий человек был для него уникальной личностью. В другом человеке Шолом постигал себя. Отдавая другим, он на самом деле получал… И в сущности, всякий раз возвращался к одной и единственной книге – книге о самом себе…

А оплеухи сыпались на него градом. Его нянчили и воспитывали увесистыми подзатыльниками, так что искры из глаз летели, из синяков он не вылезал.

Но людей любил, даже обожал, развязных, острых на язычок, не обижался, когда всех, в том числе его, называли ослами.

И молчунов любил…

У Лоева, который пригласил молодого учителя, был вид генерала или фельдмаршала. Голос – точно рык льва. Дочь старика засыпала молодого человека вопросами:

– Читали ли вы «На дюнах» Шпильгагена?

Оказывается, он знает всего Шпильгагена!

– А знаете ли Ауэрбаха?

Ауэрбаха знает!

– А «Записки еврея Багрова»?

Знает наизусть?!

– А роман «Что делать?»?

Лоев был очень доволен. Но знает ли он комментарии Раши? И чего требует Раши от дочери Салпаада? А Талмуд.

«Зачем мятутся народы?»

«И они забрались в дебри учености…»

А когда Шолом еще написал письмо по-русски директору сахарного завода – все пришли в изумление. Не случайно страсть к писанию началась у него с красивого почерка, который он перенял у реб Зораха, учителя. В свое время за красиво написанное задание отец давал ему «по грошу» (первый гонорар). Сосед Шолома, реб Айзик, хасид, заявлял:

«– Грамматика-шматика. Чепуха и ерунда! Главное для меня – почерк. У него золотая рука!».

Много позже Шолом-Алейхем будет наставлять сына: « Прежде всего ставлю условие: всегда, даже в черновиках, писать четко и ясно. Эта ясность сообщается и мысли. Пойми это».

И в другом письме (писателю М. Островскому): «…Упрекнуть вас позвольте лишь в одном: в неразборчивости почерка и небрежности письма. Старайтесь писать медленно, тогда само собой выйдет красивее. По-моему, мысли связаны с почерком. Есть, стало быть, связь между процессом творчества и процессом письма. Надо красиво писать, красиво думать, красиво творить. Каждое мое произведение при всей незрелости тщательно переписано и переработано мною не менее 6–7 раз. Побольше терпения, молодой человек!»

Учитель блестяще выдержал экзамен. Старый Лоев восторгался:

– Праотцам нашим не снилось! Книжник, умница, значит, все дураки скоро ополчатся против него…

И если так отнесся отец, как же к нему должна была отнестись ученица?

…Теперь учитель и ученица были все время вместе. Готовили уроки. Читали Шекспира, Диккенса, Толстого, Гете, Шиллера, Гоголя. Начитавшись до одури, шли гулять.

Парню на роду написано быть писателем, и его ученица ничуть в этом не сомневалась.