Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Ах ты, чертов ныряльщик! — хлопнул его Биркут по плечу. — Вам, водолазам, сдается, у человека только под водой котелок варит!

— Я не о том, товарищ капитан!

Он и в самом деле думал совсем о другом. И не собирался противопоставлять людям, работающим на поверхности, тех, кто работает под водой, как это любят делать водолазы. Ему не до таких сравнений было. Он хотел сказать нечто прямо противоположное.

— А на что же ты тогда намекал?

Черные глаза молодого водолаза глянули из-под светлых бровей на Биркута.

— Я хотел сказать… — Конколь подумал немного и так выразил свою мысль: — Нам каждая минута дорога, потому все и должны мозгами шевелить.

— Н-но, Сивка! — взмахнул кнутом Томчинский. — Но!

Жаркий день сменился душным вечером. Над дорогой тучей висела и не опадала пыль. Уже смеркалось, но дышать было по-прежнему нечем. Лошадь еле тащилась — ни кнут, ни понукания не помогали. Слишком хорошо изучила она своего хозяина: заговорится и подгоняет просто так, для порядка, а есть ли прок, ему все равно.

— Говорите, в Оликсне он? — продолжал директор начатый разговор. — Ну, желаю ему удачи!

Он отвозил Климонтову на станцию. В конце учебного года на школу свалилось столько всякой писанины, что не до Уриашевича было. Климонтова сказала, правда, о письме от него и в двух словах, о чем оно. Но до подробного обсуждения этого случая дело дошло лишь по дороге.

— Что вы, — уверял Томчинский. — Мне и в голову не приходило, будто он замешан в преступлении. Будь у меня хоть малейшее подозрение, ни за что бы в Варшаву его не отпустил. А что Спос за ним присылал, меня нисколько не удивило и не насторожило. Он и раньше учителей к себе приглашал. Стоило появиться в школе новому человеку, и ксендз старался завязать с ним знакомство.

— Зачем?

— Чтобы против меня восстановить. Против школы. Против политики, которую мы проводим. Невзлюбил он нашу школу, невзлюбил. Ведь мы одними из первых начали педагогическую работу в здешних местах. — Томчинский помолчал и заговорил опять об Уриашевиче. — А что он из Варшавы не вернулся и подвел нас, это с его стороны нехорошо. — Он остановился. Не хотелось, чтобы Климонтова по голосу догадалась, что он сердится. Еще подумает, чего доброго, что он в претензии на нее из-за Уриашевича. А он знал: она тут ни при чем. — Пусть совесть вас не мучает, что вы его рекомендовали, — добавил он. — Людям надо доверять.

— Что я слышу! — удивилась Климонтова. — А не вы ли так подозрительно на него посматривали, увидев впервые в отделе народного образования в Варшаве?

Пыль, стлавшаяся над дорогой, забивалась в нос, в рот, от нее першило в горле. Томчинский откашлялся.

— Не спорю, — согласился он. — Я довольно прохладно отношусь к людям из этой среды. — И поспешил уточнить: — К старой интеллигенции, которая якшалась с буржуазией. Ну, да что ж? — вздохнул он и, поразмыслив, так определил свое отношение к интеллигенции: — Бдительность нужна, иначе плевелы старого из этой почвы нам не вырвать. Но, с другой стороны, не доверять тоже нельзя, а то новых всходов не дождешься. Вы согласны?

Они въехали в лес, который тянулся отсюда почти до самого Струменя. Речь зашла о Спосе.

— Говорят, он поблизости где-то скрывается, — поделился Томчинский местными новостями. — Приход его так и бурлит. Кто-то мутит народ по его указке.

— До сих пор?

— Такой не спустит обидчикам.

— А откуда известно, что это он?

— Больше некому, остальная компания в тюрьме.

В лесу ни легким, ни глазам не стало легче. Пыль тучами вздымалась над дорогой. В деревьях терялось малейшее дуновение ветерка.

— Он фанатизм разжигает в деревне, — продолжал Томчинский. — По его наущению молебны служат за возвращение пастве ее пастыря. И проклятия призывают на голову его преследователей.

Вдруг в лесу что-то зашумело. Среди окутанных пеленой пыли деревьев почудилось какое-то движение. Колеса повозки, поскрипывая, с трудом прокладывали колеи в глубоком песке. Но монотонные эти звуки заглушил нарастающий беспокойный шорох.

— Что это? — спросила Климонтова.

Но ответом было не слово, а камень. Один, другой, третий — целый десяток. Один угодил Климонтовой в щеку, оцарапав ее до крови. Другой попал в лошадь, и она рванулась вперед. Но песок цепко, с неослабевающей силой хватал за колеса. Томчинский и Климонтова тоже в нем увязли бы, вздумай они соскочить и бежать. Место было для этого неподходящее.

— Пригнитесь! — крикнул Томчинский. — Голову наклоните! Ниже! Еще ниже!