Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Моя лучшая мечта покинула меня. Моя большая любовь ушла от меня. Мир мгновенно стал чужим. Чудовище погубило Красавицу.

Весь день 29 ноября 2003 года светило солнце, но свет его не был ярким и желтым. Ярило слало на землю блеклые лучи. Оно не радовалось в тот день, как радуется обычно. Солнце печалилось. Небо выглядело ярким, насыщенным синевой, но в нем отсутствовала естественная прозрачность. Небо напоминало опустившийся непроницаемый занавес, и никому из нас не было ведомо, что за тем занавесом творится…

Наян обнюхал бездыханную сестру и неловкой походкой заковылял в спальню. В глазах нашего красавца стояли невыплаканные слезы.

Пришел Сармат. Вид у него был несчастный. Он склонялся к Анфисе, а затем потерянным взглядом обращался ко мне и мужу: «Что случилось с моей дочкой? Почему она не дышит? Ведь это неправда, что ее больше нет?..» Мы молчали, и черные очи Сармата заволакивала пелена непоправимого горя.

Айна долго, не двигаясь, смотрела на дочь, затем вылизала ее всю и уселась рядом. Взгляд старенькой борзой был отрешенным и опустошенным. Немолодые глаза ее иссохли от слез и напоминали выжженное беспощадным огнем поле.

Глазки Анфисы оставались широко раскрытыми. В них застыли ужас, неверие в свою смерть и вопрос: «За что?» Я не смогла закрыть ее беспомощные глазки.

Сын закрылся в своей комнате. Супруг взял лопату и ушел рыть могилу.

Мы были с Анфисой одни на кухне. Я старалась запомнить ее. Я запечатлевала малейшие детали дорогого образа, чтобы по ним вспоминать Анфису, по-прежнему любить, вспоминая…

Говорят, что души умерших в первые мгновения после смерти витают над своими физическими телами и видят, что происходит вокруг. Так говорят применительно к людям. Анфиса была собакой, но я почувствовала, что душа девочки возле меня и наблюдает, как я поглаживаю ее животик, как касаюсь той необычной родимой отметины в паху, с которой когда-то Анфиса появилась на свет, как целую ее холодные лапки…

Знаете, чем пахнут подушечки лап у борзых? Они пахнут пылью проселочных дорог, дикими травами, полевыми цветами и вольным ветром. Я изо всех сил любовалась напоследок моей девочкой и не могла налюбоваться.

Заставив себя подойти к телефону, я позвонила маме и сообщила, что Анфиса отмучилась. Мама заплакала в трубку.

Я сказала маме, что Анфиса меня ждет — у нас остается мало времени, а мы так хотим подольше побыть друг с дружкой. И мама отпустила меня.

Нет, рыдания больше не сотрясали меня, и слезы куда-то подевались. Пустота заполнила все мое естество, и осталась одна только успокоительная мысль: «Моя девочка больше не мучается, у нее теперь ничего не болит, она не страдает…»

В начале второго ночи — уже 30 ноября — возвратился супруг и сказал, что вырыл для девочки могилку под плакучим деревом. Я укутала Анфису в чистые простыни. Муж положил ее себе на плечо, и мы пошли. Супруг шел впереди меня. Я видела его спину и на плече — подрагивающую при мужниной ходьбе, болезную головку Анфисы. В лифте мои руки обнимали голову борзой. Когда мы вышли из подъезда, голова Анфисы вдруг выпросталась из простыни и легла на мое плечо — девочка не хотела расставаться со мной. Она никак не могла распрощаться. Я прижала к себе любимую голову, и так мы и прошли оставшийся до последнего пристанища нашей любимейшей борзой путь. Я сама уложила Анфису в ее новую постель и укрыла землей.

Мы простояли у могилы Анфисы много времени, не зная, что делать дальше, и не постигая, как можно оставить нашу девочку одну. Когда осознали, что пора уходить, мое сердце принялось нещадно колотиться в груди. Помнится, в тот момент я закричала, обращаясь к мрачному, в бледных звездах, небу: «За что?!» Я не понимала, за что…

Муж хватал меня за руку и тащил в сторону дома. Он говорил мне: «Она ушла! Пойми, она ушла…» А я все вырывалась и возвращалась к могилке Анфисы. Последовал провал в памяти, и я очутилась в квартире.

И вот супруг и сын спят. Я стою перед окном и сквозь стекло смотрю туда, где лежит моя девочка. Часам к пяти утра ноги перестают меня держать, и я ложусь в кровать. Моя сделавшаяся бесстрастной плоть понемногу проваливается в тяжелый, лишенный смысла, не нужный мне сон. Мне ничего не нужно.

Я еще не заснула, когда ощутила знакомый, резкий толчок на постели. Этим толчком запрыгивала на кровать Анфиса. Мои отяжелевшие веки приподнялись, и я увидела, что Анфиса, действительно, сидит возле меня… с ног до головы закутанная в простыни, какой я видела ее в последние мгновения. На дворе царила ночь. В комнате было темно, но ласковая луна освещала ее призрачным сиянием. Окруженная этим сиянием, на кровати сидела Анфиса. Я сказала ей: «Ты вернулась, дорогая!» Она решительно улеглась рядом — на свое место у ковра — и прижалась ко мне. Я обняла призрак и почувствовала под материей, в которую он был замотан, тело Анфисы. Мои глаза закрылись, и, застонав от нахлынувшей радости, я сладко уснула — не покинутая и счастливая.