Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Поцеловав девочку в ушко, легко, как птица, вспорхнула с постели и наполнила миску водой. Моя дорогая девочка самостоятельно полакала воду. Она пила и пила с наслаждением. Губы ее растянулись в блаженной улыбке, повеселевшие глаза любовались водой, а язык беспрепятственно захватывал влагу и отправлял через освобожденную от нароста пасть в желудок. Анфиса радовалась, что способна пить без чьей-либо помощи.

Я приготовила своей борзой завтрак, и она стала поглощать его с аппетитом. В миске не осталось ни кусочка. Я не могла наглядеться на это счастье.

Ближе к вечеру, когда дневные заботы остались позади и появилась свободная минутка, мне захотелось проанализировать свое видение. Но сколько я ни усердствовала, так и не смогла постичь основы послания «неземного человека».

«Как это возможно — умереть, а потом снова жить? Наверное, предполагалась смерть клиническая? Почему помогут потом, а не теперь? Кто поможет, и в чем? Кому и как внимать?» — Я задавалась и задавалась вопросами, но скоро ход моих рассуждений был остановлен. Создавалось ощущение, что мне не велят размышлять на обозначенную тему. Тогда я просто с удвоенным рвением продолжила лечение Анфисы.

В средине августа я неожиданно вспомнила, что у нас нет фотографий взрослой Анфисушки. Имелось множество фотоснимков Наяна и Анфисы в детстве. До исполнения им шести месяцев мы с мужем часто брали фотоаппарат на прогулки. Потом нас всецело захватили хлопоты по покупке нового жилья, переселению и выживанию в новой квартире.

В выходные мы с мужем повели Анфису в ближнее поле, что через дорогу от дома. Я взяла фотоаппарат. У девочки в очередной раз был ликвидирован нарост. Щипец ее имел припухлость с наболевшей стороны, но выглядел значительно лучше, чем до операции. Когда мы выходили из квартиры, сын, разглядев в моих руках фотоаппарат, категорически воспротивился фотосъемке Анфисы. Он полагал, что я проявляю слабость — теряю надежду и веру в выздоровление Анфисы. Кроме того, фотосъемку Анфисы сын посчитал плохой приметой. Я и сама терзалась аналогичными предположениями, но одновременно знала, что никогда не прощу себе, если с Анфисой произойдет самое плохое, а я не оставлю о ней памяти.

Слезы застили глаза, когда я запечатлевала девочку. Страшное горе давно вымотало сердце и душу. Руки сотрясала мелкая дрожь, но я старалась, чтобы Анфисе не передалось мое состояние. Вероятно, у меня плохо получалось, так как девочка смотрела на меня с трогательной жалостью. Я была для нее важнее всего — важнее ее самой.

В результате получились замечательные кадры. Анфиса была снята в живописных местах на природе. Я постаралась, чтобы следы ее болезни не бросались в глаза на фотоснимках, и это удалось. Один трогательный кадр запечатлел Анфису во время движения. Анфиса на нем изображена сзади и сбоку. (Супруг, грустно глядя на фотографию, с горечью в голосе произнес: «Анфиса уходит…»)

Борзая шла по тропинке вдоль лесопосадки, сквозь листву которой пробивались солнечные лучи. Деревца бросали на тропинку тени. Анфиса ступала по тени, освещаемая солнечными бликами. Те броско выделяли красный и рыжий цвета в ее многокрасочной псовине. Под ногами девочки тянулась унылая, пыльная тропа, а фоном для ее туловища служила жизнеутверждающая зелень листвы, пронизанная животворящим солнцем. Эта зелень и это солнце были своеобразными символами. Они олицетворяли выздоровление, которое наступит, когда Анфиса пройдет путь болезни. В противовес мнению супруга, фотография укрепила во мне дух и веру. Теперь я знала, что Анфисе окажет помощь природа — природа вещей и явлений, природа нашего мира и других миров.

Печаль поселилась в глазах Наяна. Он стал отказываться идти без Анфисы на прогулки. Мы с мужем повели их вместе.

В поле Наян отбегал от Анфисы и, нажидая ее, залегал в траву — приглашал сестру побегать. Анфиса сдвигала бровки, и ее взгляд мрачнел. Отвернувшись от брата, она медленно брела в другую сторону. Наян не унимался: догонял девочку, овладевал ее вниманием, снова отбегал и нажидал.

Мы отругали Наяна за назойливость и объяснили, что Анфиса больна, слаба, и с ней надо обращаться осторожно, нежно. Наян вдумчиво нас выслушал и полизал Анфисе ушко. Больше он не заигрывал с ней на прогулках. Наян смиренно плелся рядом с сестрой, ложился подле нее на траву, когда девочка уставала, и участливо заглядывал в ее грустные глаза. Мальчик очень любил сестренку. Она являлась смыслом его жизни.