Елена Долгопят - Чужая жизнь

Пить.

Это она просила.

Верка повернулась на бок и опрокинулась вместе с крякнувшей раскладушкой в давно уже просохшую траву.

Пили, Милка из плошки, Верка из кружки. Остатки Верка плеснула себе на лоб.

– Который час? – спросила Милку. И погладила маленькую голову.

«Шесть тридцать», – пришел ответ из-за соседского забора.

Радио. Или телевизор. Неважно. Рано для сумерек. Это всё дым. Съедает пространство и время.

– Милка, айда в дом.

В доме показалось легче. Не напрасно мать окна задраила. Верка вынула из холодильника колбасы. Себе ломоть, кошке ломоть. Включила ноут. Посмотрела пару серий про живых мертвецов. В начале третьей, когда он вдруг поворачивается – провалы на месте глаз, рот сгнил, – Верка услышала глухой мерный стук. Не то чтобы напугалась, но к окну подобралась крадучись. На крыльце стоял в ослепительной рубашке собственной персоной Димон. Димыч. Дмитрий Олегович.

В дом не пошел. Сказал, что подождет на крыльце. Сказал, что обещал всем там привести ее.

– Именинник на коленях просил, умолял.

Верка, конечно же, отнекивалась, но, по правде сказать, без напора, для порядка (отец говорил: для блезира).

– Уломал. Злыдень.

– Я жду.

– Жди.

Стоял на крыльце. Ничто не шевелилось в маленьком саду.

– Зачем ты куришь? – кто-то говорил. – Дыши воздухом, разницы – ноль.

Верка решила одеться попроще, не сверкать. Футболку только сменила, духами материнскими прыснула. Подумала, отворила буфет, выбрала кружку с Гагариным на боку.

Шли они с Димоном долго, ничуть не спеша. Мимо пятиэтажек, за пруд, через спортплощадку. Димон рассказывал, как он там в Питер врастает. Верка слушала, улыбалась. За эту ее улыбку, точнее, полуулыбку, Димон когда-то прозвал ее Джокондой. Но называл так редко. И не на людях.

– Джоконда, а ты чего?

– Ничего. На бюджет не прошла. Еще попробую.

– Пройдешь. Ты умная.

– Я рассеянная.

– Соберись.

– Ну да.

Обошли старенькую, проржавевшую «Ладу», поглядели в ее пыльное зеркало.

– Говорят, ты в больнице сейчас? Это правильно. Это пройдешь. На заочный – точняк. Мертвых видела?

– Видела.

Они дошли до Пожарки. Там на конечной стоял автобус, пустой, с распахнутыми дверцами. Водитель в кабине с опущенным стеклом читал книгу.

– Небось, детектив.

– «Война и мир».

– Спросим?

– Нет.

– Не хочешь знать?

– Нет.

– Верка, а приезжай тоже в Питер.

– У меня парень здесь.

– Слыхал.

Молча добрели до Колькиного дома, который тоже был одноэтажный, как у Верки, но побольше, поновее, и участок при доме был побольше. Грохотала музыка из распахнутых окон.

– Я домой вернусь.

– Нет, Верка, нет. Я Кольке обещал.

– А ты не обещай в другой раз. На. Подари ему кружку от меня. Скажи, чтоб достиг высот. Как Гагарин.

Она шла улицей одноэтажных домов, и музыка грохотала уже в отдалении. В круглосуточном магазинчике Верка взяла ледяного пива. Устроилась недалеко, на автобусной остановке, забралась на лавку под козырек. Как в пещеру. Сидела, потягивала пиво. Время было – сколько-то было. Телефон Верка позабыла дома, не посмотришь, спрашивать не у кого, да и нет охоты.

Темно. Ночь. Машина притулилась на той стороне у тротуара. Музыка бухает и ахает. Мать бы сказала: бедные соседи.

Выпила Верка пиво. Пожалела, что взяла только одну бутылку. Можно бы и сходить, да нет, нет. Жарко. И запах гари ото всего, от собственных волос. Прокатили две машины, одна за другой, такси. Света в салонах нет, окна опущены, смех, говор. И третье такси. Смех, говор.

Сидит Верка.

Музыки вроде бы уже и не слышно. Ничего. Ни ползвука. Глухо. Шаги.

Ба, Колька. Прямо по дороге рассекает, по обочине, и руками размахивает.

Верка его не окликнула, не шелохнулась. Прошел, и слава богу. Воздух тяжелый, хотя место открытое. Гаражи на той стороне, а за ними уже поле.

Верка легла на лавку навзничь, руки за голову заложила, ноги согнула в коленях. Собака подошла, обнюхала.

– Иди, – повелела Верка.

Ушла. Животные Верку всегда слушались. Признавали.

Шаги. Колька. Возвращается. Не пустой. Пакет в руке, вдруг с пивом.

Верка свистнула. Негромко. Но Колька услышал, остановился, насторожился. Приблизился, заглянул под навес.

– Пиво?

Раскрыл пакет. Хлеб.

– Вер, а чего ты? Пойдем ко мне.

– В толпу не хочу.

– А нет толпы, свалили все. У Димона самолет или поезд, не помню, провожать, короче.

– Поезд, наверно. «Сапсан».

– Наверно.

– А кому ты хлеб тащишь?

– Отцу. Приедет после смены, поест, он без хлеба ничего не ест, даже кашу.