Елена Долгопят - Дверь

Повесть

Даша открыла дверь, вошла, поставила портфель, сумку с продуктами.

Потянулась к выключателю и застыла. В кухне тикали часы. За стеной у соседей играла музыка.

– Кто там? – тихо сказала Даша.

Ей показалось, что в доме кто-то есть. Сидит, не дышит.

Она сняла туфли, прошла босиком в комнату. Никого там, конечно, не было. И даже форточка закрыта. Даша отправилась в кухню.

Кран плотно завернут, посуда вымыта, вытерта и убрана в шкафчик, стол чист. Все, как должно быть. И все-таки Даше казалось, что-то не так. Она зашла в туалет, в ванную. Обошла еще раз всю квартиру.

Ничего необычного не обнаружила. Чиркнула спичкой, зажгла газ, поставила чайник. Достала сигареты из портфеля, пачку тетрадей, учебник, ручку, карандаши.

Поздняя осень, смеркалось рано. Даша включила свет.

Часа два она просидела над тетрадями, выпила несколько стаканов крепкого чая, сгрызла сухарик, выкурила полпачки сигарет, оставила в тетрадях красные пометы, сухарные крошки. Тетради пропитались сигаретным запахом.

– Фу! – говорила одна девочка в классе, когда брала свою тетрадь после проверки.

Брезгливо открывала. Морщилась.

Даша сложила в портфель тетради, написала планы на завтра. Сварила макароны. Разогрела с сыром. Съела. Вымыла посуду, протерла стол.

Взяла сигареты, спички, зажигалку она вечно теряла. Ушла в комнату.

Легла на диван с сигаретой в зубах. Пепельницу взять забыла, стряхивала на пол. Перед сном все-таки пол протерла.

У нее был, как говорил ее сын, период чистоплюйства, когда дома ни пылинки, ни одной грязной тряпки в ванной, белье выстирано и выглажено и лежит в шкафу аккуратными стопками.

– Так стерильно, – говорил сын, если заглядывал в гости, – что можно подумать, здесь никто не живет, музей чей-то. Разве что куревом пахнет.

Но бывали у Даши и другие периоды, которые он называл разгильдяйством. Она не в силах была убирать за собой, и посуда скапливалась в мойке, на подоконнике, на столе. Даша не готовила.

Ела колбасу, хлеб, чай пила из пакетиков или просто воду из чайника, а то и из крана. Лежала на диване, курила, даже телевизор ленилась включить. Окурок могла погасить прямо об пол. И оставался черный глазок, и смотрел, пока в другом, деятельном состоянии Даша его не отскабливала. И тогда Даша мыла старый деревянный пол щеткой, вытирала насухо, стелила выбитые во дворе половики, и ей казалось, что пахнет деревней. В деревне она бывала в раннем детстве и не помнила ничего, кроме чисто вымытого пола и отходящих с мороза половиков.

Даша уснула с включенным телевизором. Проснулась под утро, увидела светящийся экран, выключила и вновь уснула, так крепко, что не услышала будильника. В школу побежала без завтрака. Опоздала.

К концу рабочего дня Даша устала. Шесть уроков! Подождала, когда все разойдутся, и осталась одна в классе. Лень было вставать, тащиться с тяжелым портфелем. Она скинула туфли, вытянула ноги. Достала сигареты. Через два часа тетради были проверены, планы написаны.

Даша открыла форточку, увидела за окном тихий осенний вечер. Ей захотелось выйти и раствориться в воздухе без следа, чтоб даже сигаретного запаха от нее не осталось. Даша положила в карман плаща ключи от дома, сигареты, деньги, спички. Портфель оставила под столом. Старый, большой, больной, с ручкой, перемотанной лейкопластырем.

Домой не хотелось. Даша прогулялась до метро, шурша осенними листьями. Спустилась на платформу. Из тоннеля дул подземный кладбищенский ветер. Даша озябла, села в подошедший поезд, доехала до следующей станции. Вернулась.

У подъезда она остановилась и посмотрела внимательно на свои темные окна.

– Ты чего? – спросила со скамейки соседка.

– Просто, – ответила Даша.

У дверей квартиры тоже остановилась. Прислушалась, положив ладонь на дверь. Будто ладонь была чутче уха.

Бывало, Даша в самом деле плохо слышала, обычно это совпадало с состоянием “разгильдяйства”. Точнее, она слышала не сразу. Как будто мозг получал – или обрабатывал? – сигнал с запозданием. Беседа убегала вперед, Даша отставала непоправимо и делала вид, что просто не расслышала. В такие периоды ей, чтобы слышать, требовалось сосредоточиться, и на уроках ей это удавалось, но к концу последнего уже не было сил, и домой Даша возвращалась как будто в беззвучной пустоте.

Ладонь чутко лежала на холодной двери. Уши ничего подозрительного не улавливали.