Елена Долгопят - Кофе.Рассказ

Ему казалось, что зерна исчезают в мельнице, превращаясь в запах, что ради этого зерна и существуют. Одно лежало у него в кармане, на память.

Но когда она выдвинула из мельницы ящичек, он увидел, что зерна не исчезли, остался коричневый порошок.

Старая женщина всыпала порошок в медную турку с деревянной ручкой, добавила немного пронзительно белого сахара, пару крупинок соли, налила холодной воды. Она ничего не говорила. Он тоже молчал. Смотрел, как она зажигает спичку и подносит к газовой горелке. За окном угрюмо возвышалась Останкинская башня, ее верхушка скрывалась в мглистом небе. В кухне стоял утренний полумрак.

Она убавила огонь под рассекателем. Старая женщина, с серебряными кольцами на старых пальцах… От кофейного запаха у Вани кружилась голова. Источником запаха казались уже не зерна, а сама женщина, она им пропиталась, и она его источала, вся: ее одежда, темная, с темными же, но мерцающими в полумраке цветами, ее седые волосы, ее глаза, светло-прозрачно-карие. Шапкой приподнялась пена, женщина мгновенно сняла турку с огня и поставила на доску. Опустила ложку и вынула. Пена осела. Женщина вновь поставила турку на огонь, совсем крохотный, — синяя, дрожащая в полумраке корона, то распадающаяся, угасающая, то вспыхивающая ярко.

Перед Ваней на столе стояла белая чашка из тонкого фарфора, прозрачная, так что просвечивали Ванины пальцы, когда он брался за чашку. Брался с трепетом, боясь раздавить. Женщина опрокинула над чашкой дымящуюся турку, и черный, действительно черный, всем черным черный, кофе оказался в белой чашке, и тонкая, хрупкая чашка выдержала, вынесла дымящийся груз. Ваня смотрел в черное, как в бездну.

Женщина погасила огонь и села напротив. Ваня осторожно взял чашку за ручку. Наклонился. Глотнул. Обжег губы. Горький кофе — это не то что горький шоколад или горький перец. Это другая горечь. Или вообще не горечь. Черный вкус. У черного кофе черный вкус, который только в первую секунду можно спутать с горечью.

Ваня проглотил черный кофе, обжегся, поднял на старую женщину изумленные глаза. Ничего подобного с ним не происходило в жизни.

После глотка кофе он забыл себя. В буквальном смысле. Он не помнил своего имени, не помнил лица, не помнил, как и почему оказался на этой кухне, что за башня стоит за окном, в каком он городе, на какой планете. Он знал эти слова: башня, город, планета. Но ничего определенного ему эти слова не говорили, они были пустой оболочкой, без содержания, без смысла. Ничего. Он пошевелил пальцами. Ничего. Будто не он проглотил кофе, а кофе проглотил его, вместе с именем и всей прошлой жизнью.

Женщина сидела перед ним, седая, старая, с кольцами на старых, сухих пальцах.

Страшно. Как будто ты уже умер. Тебя нет.

— Спасибо, — сказал незнакомой женщине.

— Теперь ты знаешь, — сказала она.

Он встал и вышел, тихо, так как кружилась голова и он боялся резких движений. Остановился в коридоре, совершенно чужом, незнакомом, включил свет.

Разглядывал старые обои. Разглядывал себя в зеркале.

В коридор вошел мужчина и спросил:

— Ваня, ты умылся?

Мальчик погасил свет и пошел в ванную умываться, он не помнил, умывался уже или нет. Имя Ваня казалось ненастоящим, чужим. Мальчик попробовал его сказать сам себе, как бы на вкус попробовал. Картонный вкус.

Он вышел из ванной в темный, уже знакомый и потому почти безопасный коридор. В квартире что-то зажужжало, затем смолкло. Послышался из-за входной двери глухой и гулкий лай. Как будто за дверью был каменный лабиринт, в котором жил пес или только его лай. Прокатился по лабиринту и смолк. В коридоре появился мужчина:

— Долго ты.

Глаза у мужчины улыбались. Он взъерошил мальчику волосы, взял за плечо и подтолкнул из коридора вон.

Мужчина скрылся в кухне. Мальчик остановился. Мужчина крикнул оттуда:

— Ваня!

Мальчик собрался с духом и переступил порог. Женщины не было. Не было белой чашки, кофейной пыли на столе, медной турки. Запах едва слышался, он улетучился в открытое окно, а внешний мир как будто надвинулся, проник в кухню, башня стала ближе, тучи ниже, темнее и тревожнее, пахло едва заметно и сладко липой.

Ветер задул синий огонь в горелке, и мужчина поспешил закрыть окно. Он налил Ване молока, а себе чаю. Ваня отпил молоко, и оно ему не понравилось. Он вытер губы ладонью и стал смотреть, как мужчина намазывает хлеб маслом.

— Что? — сказал мужчина. — Нет аппетита? Чаю налить?