Елена Долгопят - Чужая жизнь

– Гардероб у вас есть? – спросил я.

– Нету.

И я направился узким, бедным коридором.

В небольшом, десять рядов, зале освещена была только сцена. Я различил на ней дощатый пол и узкий длинный стол. За ним сидели двое, мужчина и женщина. Не знаю, видели ли они меня из круга света, ведь я стоял внизу, в темноте.

Они сидели молча за столом, не переговаривались, не двигались. Я даже подумал, не манекены ли это. Но женщина повернула вдруг голову и посмотрела, сощурившись, в темный провал зала.

Я направился к сцене тесным проходом. По правую руку, в зале, разглядел темную фигуру и приостановился. Женщина произнесла со сцены:

– Нельзя побыстрее? Ждем вас десять минут.

– Часы отстают, – отвечал я миролюбиво.

– Так поставьте их правильно. У нас почасовая оплата, между прочим.

Я почему-то ожидал, что доски сцены будут скрипеть под моими ногами, но они молчали, не выдавали. Я приблизился к столу, лампа висела над ним низко, сосредоточенно.

– Садитесь, – приказала женщина.

– Где?

– Мест много.

– Анатолий Иванович будет?

Она указала глазами в темный зал.

– Занятия по арт-терапии веду я. Анна Игнатьевна, к вашим услугам.

Она сидела с торца, а я устроился за длинную, свободную часть стола, лицом в зал. Плешивый, средних лет мужчина был от меня по левую руку, но через стол, лицом к мне, спиной к черному провалу. Мне увиделось в этом его положении какое-то особенное спокойствие, устойчивость. Мне было бы неуютно иметь за спиной черный провал, из которого смотрит на меня так никогда и не увиденный мной Анатолий Иванович.

– Вам успокоительное назначено? – спросила меня Анна Игнатьевна.

– Нет. Я его раньше принимал. В разных видах. Бесполезно. Тупею. Не могу работать. Даже детективы не могу смотреть. Путаюсь в сюжете, как в лабиринте. Переход улицы становится невыполнимой задачей.

– Очень хорошо, – сказала она. И обратилась к плешивому:

– Виктор.

Он сидел, погруженный в себя, в свое состояние, но на голос женщины тут же отреагировал, вынул из кармана блистер с таблетками, выдавил одну на ладонь, рассмотрел с брезгливым любопытством, как я бы рассмотрел жука, и торопливо закинул таблетку в рот. Перед каждым из нас стояла бутылка с водой. Он отхлебнул из своей. Вытер ладонью мокрый рот.

Анна Игнатьевна тоже приняла таблетку. При этом лицо у нее было строгое и сосредоточенное. Затем она вынула из сумки очки в толстой черной оправе и насадила на узкий нос. Достала из сумки листочки, разгладила, распределила на три худосочные стопки. Одну подтолкнула через стол мне, другую – мужчине.

– Я читаю за Сафонову, – сказала мне. – Вы – за Алексея. Виктор, вы читаете ремарки и за человека с вальяжным голосом.

– Сцена номер один, – прочитал Виктор унылым, замороженным голосом.

Подъезд. Дверь отворяется. Входит Алексей. Отряхивается от снега. Стучит ботинками в пол. Идет к лифту. Уборщица Сафонова возит шваброй, во влажном кафельном полу криво отражаются электрические лампы. Завидев Алексея, она оставляет работу. Стоит и наблюдает за ним, опершись на швабру. Он подходит к лифту и нажимает кнопку вызова.

Сафонова. Что-то не видно жены вашей с сыночком.

Алексей. Они в отъезде.

Сафонова. В отпуске?

Алексей. У жены отпуск, у сына каникулы.

Сафонова. Хорошие они у вас. Сынок вежливый, всегда поздоровается. Отличник.

Алексей. Хорошист.

Сафонова. И супруга вежливая. Но строгая. Я ее Кристиной зову, про себя. Я всем жильцам прозвища придумала. И вам.

Алексей (несколько раздраженно) . Замечательно.

Алексей с тоской смотрит на лифт. Кнопка никак не зажигается. Такое ощущение, что лифт сломался и застрял. В то же время слышны с верхних этажей гулкие голоса, смех, кашель. Алексей кажется человеком сдержанным. Но только потому так кажется, что он, как правило, отстранен от происходящего. Но если нет возможности отстраниться, уйти в себя, быть незаметным, не на виду, он раздражается почти мгновенно. Он продолжает быть вежливым, но очень краснеет, ему как будто жарко становится.

– Мне что, краснеть в этом месте? – спросил я.

– Как хотите, – ответила Анна Игнатьевна и перешла тут же к своей реплике.

Сафонова. Я вас зову Джеймс про себя.

Алексей. Почему? По аналогии с кем? С чем?

Сафонова. Вы как будто иностранец. Англичанин. Не похожи на наших. Можно, я и вслух буду вас звать Джеймс?