Елена Долгопят - Чужая жизнь

Алексей заглядывает в окошко. Кресло. Тумбочка с телевизором. Роза в глиняном горшке. Половичок на полу. Но людей в домике нет, хотя горит свет, и чайник электрический закипает.

Сафонова (за спиной Алексея) . Здравствуйте, Николай.

Алексей от неожиданности вздрагивает и отшатывается от окошка.

Сафонова. Любуетесь? Я и сама любуюсь. То внутри посижу, то наружу выйду поглядеть. Так мне нравится, прямо так бы и жила здесь.

Алексей. Так это для вас домик соорудили? Значит, вы теперь у нас консьержка? С повышением. А полы теперь кто моет?

Сафонова. Полы мою по-прежнему. Деньги нельзя терять в моем положении.

Алексей. Рад за вас.

Алексей направляется к лифту, но Сафонова его останавливает.

Сафонова. У меня разговор к вам, Николай.

Алексей нажимает кнопку вызова лифта.

Алексей. Я спешу, извините.

Сафонова. Я вас надолго не задержу.

Она стоит и смотрит на Алексея. Меж тем лифт подходит и открывает двери.

Сафонова. Про жизнь и смерть разговор.

Алексей. В абстрактном смысле или в конкретном?

Лифт закрывает двери, но Алексей вновь нажимает на кнопку, и двери разъезжаются.

Сафонова. В очень конкретном смысле.

Алексей смотрит на нее вопросительно.

Сафонова. Секретный разговор.

Лифт закрывает двери.

Виктор отнял ладони от висков, перевернул прочитанный листок. Отпил воды из бутылки.

– Всё нормально? – спросила Анна Игнатьевна.

Он на ее вопрос не отвечал. Смотрел упорно в следующий листок. Очевидно, читал про себя, нащупывал интонацию. И голос у него изменился, когда он начал. Стал приглушенным.

Входя в домик, Алексей едва не смахивает чайник, но успевает подхватить, удержать.

Сафонова. Осторожно, горячий.

Видно, что Сафонова очень обеспокоена сохранностью своего хрупкого мирка.

Сафонова. В кресло садитесь, Николай.

Алексей. Не развалится оно подо мной?

Сафонова. Крепкое кресло, почти новое. Даша отдала из пятьдесят четвертой. Наши дети в одном классе учились, только ее дочка сейчас в Англии процветает, а мой совсем пропал. Ваши давно вам звонили?

Алексей. Мы светские разговоры будем вести? Вы же про жизнь и смерть хотели?

Сафонова. Я про них и говорю: про жизнь и смерть.

Алексей смотрит на Сафонову с тревогой. Слышно, как открывается дверь подъезда, кто-то входит. Сафонова задергивает занавеску на окне и включает телевизор. Чтоб посторонние уши слышали телевизор, а не разговор.

Сафонова. Когда они вам звонили?

Алексей. В обед. Всё в порядке. Сказали, что всё отлично. С какой-то очень высокой горы катались.

Сафонова. Ну слава богу! Рада за них, пусть здоровья набираются, пока мы тут с вами дела решаем.

Алексей. Вы простите, конечно, но какие у нас с вами дела могут быть?

Сафонова. Вы правы, вы правы, где вы и где я, думаете, я не понимаю? Места не знаю своего? Это всё Ванечка, он всё путает, ни сна, ни покоя от него, но не могу я в беде бросить кровиночку свою, поймите и вы, Николай.

Алексей молчит, смотрит на Сафонову настороженно. Телевизор бубнит.

Сафонова. Ванечка просил передать, что всё будет хорошо с вашими, можете не волноваться.

Алексей (волнуясь) . Я и не волнуюсь.

Сафонова. Всего-то десять тысяч, они у вас есть, и не сказать, что последние.

Алексей удивленно приподнимает брови.

Сафонова. Не выдержал Ванечка, опять играть начал, это как наркотик, он говорит, избавиться невозможно, хотя знал, что нельзя выиграть, не дадут, знал, но не удержался, теперь должен десять тысяч евро, не отдаст – руки отрубят по локоть, сроку дали один день. Выручайте, Николай. До полуночи Ванечка ответ ждать будет.

В стекло с той стороны стучат, сдержанно, но требовательно. Сафонова успокоительно кивает Алексею, подходит к окошку, отгибает угол занавески, приподнимает раму со стеклом.

Вальяжный голос. Голубушка, Алевтина здесь живет?

Сафонова. Как фамилия?

Вальяжный голос. Фамилия мне неизвестна. К этому подъезду вчера подвозил.

Сафонова. Алевтины не знаю.

Вальяжный голос. Думаешь, обманула старика?

Сафонова. Не знаю.

Вальяжный голос. Сказала, что здесь живет, а сама, может, в Бибирево.