Елена Долгопят - Чужая жизнь

Я попал в пробку, как в ловушку.

Долгое стояние меня раздражило, и я при первой возможности свернул в арку большого дома и въехал в унылый двор. Вышел из машины.

Их было пятеро. В черных куртках, джинсах, кроссовках, в черных трикотажных шапочках. В точности как я предлагал сыну одеться для убийства. Они стояли на детской площадке. Пока я подходил, один из них уселся на качели и стал не спеша и несильно раскачиваться. Я расслышал их разговор.

Говорил парень с сигаретой. Примерно так:

– Америка воспринимала творчество Скотта и Байрона не просто как уникальные литературные достижения, но как часть общего потока английского романтического движения.

Он дал прикурить от своей сигареты парню на качелях.

Самый из них низкорослый и юный, лет двенадцати, не больше, заявил:

– Своего Байрона в Америке не нашлось. Ближе всего, по спецификациям, подходил Эдгар Алан По.

Стоящий с сигаретой затянулся и выдохнул с дымом:

– Самым «байроническим» из американских штатов была, очевидно, Виргиния.

Я подошел вплотную, вошел в их круг, и они смолкли.

Всё было, как я описываю: качели, сигареты, низкорослый мальчишка среди ребят постарше, но разговор другой, я соврал про Байрона, списал из предисловия к книге стихов По. Разумеется, они не могли говорить ничего подобного. Или могли?

Разговор вели про то, как маленький проник в ночной клуб, куда его старшие приятели не попали, не прошли фейс-контроль. Через окно в туалет. До окна добрался по пожарной лестнице. Постучал в стекло. И ему, о чудо, открыли. Туалет был дамский. Приятели маленькому не верили, говорил, что в клубных туалетах нет окон.

Они смолкли, когда я вступил в их круг. Я понял, почувствовал, что главный тот, кто покачивается на доске. Поскрипывали тросы, на которых доска крепилась.

– Вы бумажник не находили? – спросил я главного. – Черный, лаковый, с монограммой серебряной. Не серебряной, конечно, просто белый металл. Я здесь уронил, ровно на этом месте.

Все зашарили по земле глазами.

– Не видели?

– К сожалению, нет, – сказал главный.

Насчет «к сожалению» я не вру. Так и сказал.

– Денег много было? – спросил маленький.

– Почти сорок тысяч.

– И давно уронил?

– Минут двадцать назад. Не больше.

– Уверен, что именно здесь? – спросил главный.

– Уверен.

– Отчего же не подобрал?

– Забыл.

Маленький засмеялся.

– Да, забыл. Ничего смешного. Вспомнил и вернулся.

– Мы здесь больше часа сидим. Это я к тому, что ты не мог здесь двадцать минут назад ничего уронить. Тебя здесь не было двадцать минут назад, понимаешь?

– Понимаю, – сказал я. – Отлично понимаю. Бумажник у вас, да? Верните, ребята. Нехорошо чужое брать, грех это.

– Никто твой бумажник не брал, – сказал маленький.

– К сожалению, – добавил главный.

– К сожалению, – подхватил маленький.

– Покажи карманы, – сказал я главному.

– Что? – улыбнулся он.

– Встань, – жестко сказал я, – покажи карманы.

Он встал и придержал качели за трос.

Ребята напряженно молчали. Следили за каждым его движением.

– Карманы, – приказал я.

– Ага, – сказал он. И врезал мне в лицо. Я бы упал, но сзади меня подхватили. Он въехал мне ногой в живот. Сзади меня отпустили, я рухнул. Старался закрыть голову от ударов.

Женский пронзительный крик их спугнул.

Кричавшая подошла ко мне. Я скорчившись сидел на земле. Она заглянула мне в лицо.

– Скорую вызвать?

– Нет, – сказал я.

– Милицию-то бесполезно вызывать, у Гришки у самого отец в милиции работает.

– У какого Гришки?

– Мальчишка, сосед мой, за этими обалдуями таскается. Возьмите, – она протянула мне бумажный платок.

– Ничего, – сказал я.

– У вас кровь из носа.

– Ничего, всё в порядке. Идите. Идите, правда. Всё нормально.

Она ушла, я лег на землю. Лежал, смотрел в небо, шел редкий, едва заметный снег, от ветра поскрипывали качели. Кровь остановилась. Я замерз.

Я увидел собственный скелет, как герой «Волшебной горы», при жизни. Кости были целы. Хирург сказал, что мне повезло, и убрал снимки. «Хирург» – так на двери кабинета было написано, а представился он мне костоправом.

– Кто вас разукрасил? – поинтересовался.

– Ребята, подростки.

– Знакомые?

– Нет.

Мы были одни в кабинете, сестра отпросилась, кажется, у нее приехали родственники из-за границы. В коридоре ждала очередь, но он не спешил. Долго искал бланк на столе, шуршал бумагами, уронил ручку, посмотрел, как она катится, и пошел следом. Я сидел на затянутой белым кушетке. В сумерках это белое казалось чистым, а когда он зажег свет, я разглядел на белой простыне выцветшие пятна. Кровь?