Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

Дед тоже жалел своего первенца, но не до такой же степени, чтоб впадать в отчаяние. Он уж схоронил троих, так что, если на то божья воля, схоронит и четвертого. Гораздо серьезнее деда занимала проблема кожуха. За смушковую шапку он отдаст две несушки — и дело с концом. А вот за что купить новехонький кожух? О двух баранах, которых пришлось забить, чтоб завернуть в свежие шкуры покалеченного сына, говорить уже не приходится. Но чтобы справить бай Костадину новый кожух, придется заколоть еще двух, а это уж пахнет полным разорением. И ради чего, спрашивается? Ради снохи, которой он и в глаза-то не видал, а теперь, пожалуй, и вообще не увидит.

Вот какие чисто экономические проблемы занимали деда, когда он возился подле амбара, подбирая доски для будущего гроба.

И только трое сорванцов извлекли для себя приятное из происшедших прискорбных событий. Целыми днями обгладывали они бараньи кости да шарили по дому, с головы до пят перепачканные бараньим жиром…

После этой печальной истории дальнейшая связь между двумя селами стала излишней, тем более что новый обильный снегопад сделал дорогу почти непроходимой. Матушка моя не страдала по отцу даже тогда, когда в Могиларове разнеслась весть, что он в бозе опочил, и вовсе, правду сказать, не испытывала угрызений, что суетностью своей приблизила его безвременную кончину. Мало того, могиларовские парни единодушно сошлись во мнении, что теперь она вообще задрала нос, вообразила, будто цена ей вон как подскочила, раз уж люди бьются и жизнь за нее кладут. В пересудах этих была доля истины. Матушке моей действительно льстило, что она оказалась в центре внимания после того, как один из парней ради нее пожертвовал жизнью. Она ведь была настоящей женщиной, а таких, как известно, никогда не пресытишь, сколько бы ни жертвовали собой мужчины. «Жалко хлопца!» — обронила она, и прозвучало в этих ее словах не сожаление о случившемся, а утверждение собственного ее достоинства. Так что, когда по селу заговорили, что это пастух со сросшимися бровями ухлопал моего отца и теперь ему не избежать суда, матушка моя не только не отвернулась от него, но, наоборот, всячески его привечала. Не то, чтоб позволяла себе какие-нибудь вольности с ним или с другими парнями, которые теперь увивались вокруг нее. Просто ей было приятно пококетничать с ними, взмахнуть у них перед носом своими пестрыми юбками. Короче говоря, она занялась поисками нового папаши для меня. И наверно, нашла бы, если б однажды вечером не появился у них в доме Гочо Баклажан. Он до того перемерз, что нос его больше, чем когда-либо, походил на синий баклажан. Целый час понадобилось отогревать гостя вином да ракией, чтоб он смог прийти в себя и сообщить наконец то, ради чего прибыл.

— А мы думали, что малый помер, — сказал дед Георгий. — Слух по селу прошел.

— Ничего ему не сделалось, — ответил Гочо. — Жив и здоров, вышагивает, что твой петух, только не кукарекает.

Гочо не врал. Родитель мой вылупился из бараньих шкур, вскочил на ноги и принялся за обычные дела по хозяйству, словно ни один волосок не упал с его головы. Люди поговаривали, что парень вернулся с того света, какое-то время смотрели на него с недоверием — не призрак ли это, и немного побаивались его. Но потом, однако, поверив в чудо, снова признали его за человека.

Обрадовались родители моей матушки этой новости, нет ли — трудно сказать. Во всяком случае, обсудив создавшееся положение, они решили продолжать начавшееся сватовство. Матушка не противилась их решению, а про себя подумала, что от судьбы не уйти. Впрочем, своим воскресением будущий супруг вызвал у нее первое серьезное разочарование.

Подготовка к сватовству была непродолжительной, но напряженной. Обе стороны провели без сна целую неделю, обдумывая условия предстоящих переговоров. И когда наконец дед с бабкой при активном содействии Гочо Баклажана составили для себя план действий и обговорили его до мельчайших подробностей, они вылили по обычаю котел воды перед санями и двинулись в соседнее село. Настроены они были воинственно, будто не породниться собирались, а задумали дать тем, в Могиларове, последний решительный бой.

В Могиларове их встретили с аристократической сдержанностью, желая с самого начала дать им понять, что особого нетерпения не проявляли, дожидаясь их. Не вы, дескать, первые, кто приходил к нам свататься и уходил не солоно хлебавши. Предупреждение было серьезное, и дед, натура деликатная и чувствительная, сразу же мысленно отказался от некоторых своих притязаний. Если прежде он собирался требовать, чтобы в приданом невесты, помимо прочего, было и четыре овцы, то теперь великодушно сократил их число до двух. Позднее, кстати, былая воинственность опять обуяет его, но сейчас он чувствовал себя малость не в своей тарелке, глядя на сидящего перед ним спокойного и непроницаемого главу невестина семейства. Впрочем, внешне дед ничем не выдавал своего замешательства. Сидел он с гордым видом, руки на коленях, и тоже молчал. Бабка держалась с неменьшим достоинством, стараясь придать себе вид матери преуспевающего торговца. В сравнении с ней бабушка Митрина изрядно проигрывала и походила на захудалую метлу. Была она умна и проницательна, но — надо же! — поддалась внушению, что имеет дело со «значительными» людьми, это ее и радовало, и в то же время сковывало.