Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

— Ткнул это он, — продолжал дед, — а голова у меня так и брякнула, будто пустой кувшин. И сабля в сторону отскочила. Пустил он струйку на мою неподатливую болгарскую тыкву и ушел себе…

Дед продемонстрировал шрам на голом своем темени, и снова все, опять же за исключением моей матушки, запрокинули рожи к потолку.

Когда все насытились до полного изнеможения, Баклажан поднялся и торжественно объявил, ради чего пришли они дразнить могиларовских собак. Так и так, дескать, у нас есть крышка, у вас — кастрюля. Крышка испокон веку стремится подыскать себе кастрюлю, чтоб, значит, закрыть ее, а кастрюле, само собой, нужна крышка, что прикрыла бы ее. Верно ведь, дядюшка Георгий?

Баклажан не хуже любого нынешнего писателя понимал, какой магической силой обладает образное слово, и широко применял его в своем деле. И, как истинный художник, не любил повторяться. «У нас — гвоздь, у вас — доска. А чего стоит доска без гвоздя?..» Сравнения его были точны и метки, переходили из поколения в поколение. Годы пройдут, а люди по-прежнему будут говорить о ком-нибудь «Янкова доска» или «Лисаветин гвоздь».

Матушка при этих словах Баклажана покраснела и отвернулась к стене, будто услышала нечто неприличное. Вообще-то она давно уже испытывала томление, как та кастрюля по своей крышке. Ей бы сейчас и обрадоваться, что крышка наконец нашлась, а она решила разыграть стыдливую невинность, В ту пору стыдливость и уж в особенности невинность для девушки были основным капиталом, поэтому матушка не могла, конечно, не продемонстрировать его перед родителями жениха.

А вот дед Георгий вроде бы не желал согласиться с азбучной истиной по части кастрюли и ее крышки. Он был человеком дела и высказался в таком духе: ежели слова не подкрепить чем-то, что можешь увидеть глазами и пощупать руками, они так и останутся словами, а на слова способен любой, даже Иванчо-дурачок, который присядет на корточки у чужого порога и говорит пустые слова. Даже коровье дерьмо стоит дороже пустого слова, потому что коровяком хоть пол можно подмазать, если смешать с мелко нарубленной соломой и глиной…

Так он недвусмысленно дал понять будущим сватам, что не намерен попусту чесать язык. После этого деликатного заявления он многозначительно откашлялся и снова погрузился в молчание. Молчали все. Целую минуту никто не проронил ни звука, только дед почесал голое темя — ноготь указательного пальца оставил на нем темно-красную полосу, след душевного волнения перед решительной схваткой.

— Мы-то покупатели, так что за вами первое слово, — проговорил он. — Нам-то что — возьмем девицу — и домой.

— Ишь ты, руки коротки! — подала голос Каракачанка. — Так вот, без ничего вы и пальцем до нее не дотронетесь.

— Ну, так скажите же ваше слово!..

Каракачанка сказала такое, что дед с бабкой уставились друг на друга, и глаза у них полезли из орбит, как у надутой мыши. Помню, когда я маленько подрос и мог уже сам управляться за столом с ложкой, меня вместе с другой такой же малышней посылали пасти ягнят. Порой удавалось нам поймать мышь-полевку. Брали мы тогда соломинку, вставим ей под хвост и давай дуть — глаза у зверька выпучатся, прямо чуть не с кукурузное зерно, пухнет мышь, пока не помрет… Вот и сейчас цена будущей снохи подействовала на деда с бабкой похлеще сжатого воздуха.

Матушка моя и сама не подозревала, что ценится так высоко. Она еще больше смутилась, на этот раз от счастья. А что ж! Каждый из нас не то что, скажем, шкаф или корова — приятно сознавать, что тебя ценят высоко. Как тут не почувствовать себя счастливым?

Дед Георгий заметил дочкино волнение, подал ей знак глазами, и она скрылась в соседней комнатке. Села там в темноте, страшно собой гордая. Ведь прежде отец считал ее не дороже курицы, а тут потребовал три тысячи левов, бычка, две пары юфтевых башмаков (для будущего моего дядюшки, которому еще предстояло вырасти, а в тот момент он спал, как блоха в складках дерюги), четыре пендары [11] Пенда́ра — большая золотая монета, служащая украшением. и разные другие вещи первой необходимости.

Первым желанием деда было встать и возмущенно удалиться, но он быстро взял себя в руки, усмирил взыгравшую гордость и в свою очередь рванул с дальним прицелом. Дадим, дескать, почему не дать, пальцы у нас на руках, слава богу, шевелятся каждый по отдельности, а не срослись перепонкой, как у гуся. Только ведь надо посмотреть сначала, какое за невестой получим приданьице. Так-то вот!.. До того его задело за живое, что нарушил он этикет, не дождался, покуда его министр откроет стрельбу, а сам послал шрапнель на головы тех. Подавай, значит, двенадцать овец, телку, четыре стеганых одеяла, двадцать пять рубашек, четырнадцать платков, десять пар чулок, десять декаров земли, той, что возле кургана, поближе к нашему селу, и прочее.