Станислав Стратиев - Время собирать виноград

— Когда наконец уберется отсюда этот идиот!

Месяц целый Савичка болел. Болезнь настигла его внезапно и без видимой причины. Однажды утром он явился к отцу и жалобно промолвил:

— Господин управляющий, прошу вас, отпустите меня. Имею нужду в душевном покое…

Именно в этот момент отцу очень не хотелось расставаться с ним, но совсем не потому, что Савичка выполнял какую-нибудь работу — он ни в чем не разбирался, но во все вмешивался, и работники считали, что Савичка вроде бы помощник или заместитель папы, а так как они знали свои обязанности и выполняли их на совесть, со стороны могло показаться, что они работают под присмотром и руководством Савички; именно ради мнимого порядка, а больше ради компании отец не склонен был отпускать его.

— Ну, ты уедешь, — мялся отец, он вообще не привык отказывать, в данном же случае чувствовал, что был не прав, — а работа? Сейчас ведь самый сезон…

— Сделаете все без меня, справитесь, как справлялись всегда, — заявил Савичка, чувствуя удовлетворение от того, что он тут необходим.

— Знаешь что, — с видимой легкостью решил проблему отец, — на сей раз ты отдохнешь здесь. Никто ничем тебя не озаботит. Гуляй себе по питомнику, дыши свежим воздухом и восстанавливай душевный покой…

Савичка приуныл, на его постном, безбровом личике нос словно бы стал длиннее обычного, глазки мигали испуганно и страдальчески. Целыми днями мотался он по питомнику, то тут, то там, повисал в воздухе, как воздушный шарик, и, словно воздушный шарик, его подхватывали порывы ветра, но чаще всего он сидел на большом белом камне вблизи ограды. Покрыв голову от солнца и мух красным носовым платком, Савичка сосредоточенно созерцал собственный пуп — настоящий исихаст [6] Последователь исихазма — религиозного течения XIV в. — и что-то бормотал себе под нос.

Хотя все давно привыкли к его чудачествам, такое поведение не могло не вызвать кривотолков. Скоро по питомнику разнесся слух, что Савичка влюблен, и, так как особого выбора здесь не было, пошли пересуды о его воображаемой любовной страсти к Мичке. Наша горничная была польщена, хотя ничем наружно и не выдавала своего удовольствия; юбки ее мелькали по дому тут и там, она кокетливо вертела бедрами и все искала случай встретить Савичку где-нибудь в аллее и лукаво порасспросить его, как и что, а потом, прижимаясь к рыжему Кольо, дрожа всем телом, уверяла своего избранника, что ничегошеньки нет меж нею и Савичкой, ну совсем ничего, пусть не вздумает вытворить чего-нибудь эдакого — она говорила это трагическим шепотом, а на самом деле ей ужасно хотелось, чтобы они сцепились, подрались, даже убили друг друга из-за нее, и эта перспектива наполняла ее сладостным ужасом. Рыжий Кольо надувался и исторгал водопады ругательств, потом осторожно поворачивался спиной к Мичке, чтобы скрыть озорную улыбку…

До Савички сплетни докатились в виде грубоватых намеков и шуточек работников, и это задело его самолюбие. С привычной покорностью он подчинился решению отца, ни во что не вмешивался и не принимал участия в делах, но между ними продолжала существовать какая-то тайная общность, которая сближала их все больше. В последнее время налбантларский поп, господин Славчев и поручик Чакыров все реже бывали у нас, и отец, не решаясь уехать из питомника, чувствовал себя всеми покинутым. Общество Савички было единственным утешением для отца.

Лето было в разгаре. Питомник иссыхал в огненном зное, из давящего марева струйкой вытекал стрекот кузнечиков, в болоте под Япа-холмом меланхолично хлопали крыльями аисты, и резкие эти звуки, как выстрелы, пронзали тишину. От ослепительного света день казался черным внутри, темные спирали вертелись перед глазами и ввинчивались, ввинчивались в воздух…

— Болото почти пересохло, — замечал отец, чтобы как-то начать разговор. — Давно не помню такой жары…

— Да-а, — многозначительно тянул Савичка, — и черные овраги тоже пересохли…

По этому поводу Мичка распространялась:

— Каракачане говорят, если пересыхают черные овраги, значит, будет страшная зима — мороз, снег выпадет в два метра толщиной, волки, мор пойдет на скотину и людей…

Каждый день в одно и то же время — как правило, после обеда, в самую жару, — отец спускался из своей комнатки и обходил с Савичкой питомник. Почему-то отец не приглашал его к себе в кабинет с запыленными томами и разбитыми пробирками — это место все еще было окружено некой таинственностью, да и Савичка не звал отца в свою бедно обставленную квартирку — вот они и путешествовали по аллеям, жарясь в рубашках, которые промокали от пота насквозь, хоть выжми, и так в конце концов добирались отец с Савичкой до белого камня близ ограды. Здесь они позволяли себе отдохнуть, и беседа их, завязавшись, текла свободно и легко.