Станислав Стратиев - Время собирать виноград

Отцу не по вкусу были отвлеченные темы, и он отшучивался. Они поднимались с камня и снова ныряли в пекло, инстинктивно чувствуя, что эти молчаливые прогулки куда больше сближают их, чем слова. Пройдя сквозь строй насмешливых приветствий работников, они расставались, отец снова скрывался в кабинете, а Савичка повисал где-то в листве, как смешной и печальный мираж…

Спасаясь от иронического, хотя и благосклонного отношения к нему подчиненных, отец стал взыскательным и строгим, что ни в коей мере не было ему свойственно, и все выискивал недочеты, а работники с готовностью устраняли их, потому что были увлечены какой-то игрой с ним и еще потому, что привыкли подчиняться ему не только как управляющему, но и как человеку, заслужившему их доброжелательное отношение и даже понимание. Иначе вряд ли он мог бы заставить их — а они вряд ли согласились — вырыть за садом окоп длиной в тридцать метров, шириной в два и глубиной в полтора метра, там мы должны были прятаться при воздушном нападении. Это была совершенно бессмысленная работа, не входившая в их обязанности, выполненная не по чьему-то приказу или распоряжению, а только потому, что это пришло в голову отцу; окоп был вырыт за один день, без энтузиазма, но и без отлынивания, умело и споро — что далось многолетним опытом, — под соленые шутки и смех, в которых нет-нет да и прорывалось скрытое недовольство.

И все-таки работники отомстили за напрасный свой труд, отомстили беззлобно, как им подсказало их примитивное чувство юмора, так что, в общем-то, было неясно, кто же в накладе — сами они или отец, — но они явно получили удовольствие, потому что их интересовал не конечный результат, а шутка, и именно это доставляло им истинное наслаждение. Только мы собрались лечь спать, как раздался стук в дверь, и Мичка ввела в прихожую Нейко, помогавшего рыжему Кольо чистить и купать коней. Он явно торопился одеться — воротник его рубашки завернулся, не все пуговицы брюк были застегнуты, даже фуражка, которую он носил постоянно, сбилась набок. Он испуганно размахивал руками и что-то бормотал — мы едва смогли разобрать, что над питомником летят самолеты. Прежде чем мама успела схватить его за руку и прикрикнуть на него, Нейко загрохотал вверх по лестнице, распахнул дверь отцовского кабинета и, уже войдя в роль, заорал что было мочи:

— Господин управляющий! Господин управляющий!!! Са-са-са…

Невозможно описать, с какой лихорадочной быстротой мы одевались, бежали из комнат, на ходу прощаясь с привычной обстановкой, и наконец прыгали в непроглядную тьму окопа. Обстановка требовала хладнокровия и организаторского таланта, и отец, разумеется, был уверен, что обладает ими — направо и налево он отдавал совершенно бессмысленные и абсолютно невыполнимые приказы: «Откройте все окна, чтобы стекла не вылетели от детонации!», «Выведите животных и привяжите их подальше от построек!», «Ложитесь в окоп лицом к небу с закрытыми глазами!»…

Все население питомника собралось в окопе, и тихие разговоры, теплое дыхание соседей, чувство общности словно бы рассеяли непроглядную черноту — ночь оказалась тихой и звездной, пахло ромашкой, гречихой и свежевыкопанной землей, вокруг пронзительно трещали цикады, а когда они на минуту замолкали, слышно было, как ветер шуршит в листве старой груши — летняя ночь не желала считаться с человеческими выдумками и кротко, но категорично, на свой лад, отвергала всякие опасности, тревоги, волнения.

Отца окружили самые заядлые шутники.

— Ну вот, вдруг слышу я жужжание, — рассказывает один из них. — Поднимаю глаза и вижу…

— Огни у него были желтые и вроде как бы мигали, — прерывает другой.

— Там было два или даже три самолета, — вмешивается третий.

— И все они вроде как бы кружили над нашим питомником, — заканчивает четвертый.

Мы подолгу всматривались в каждую звезду, и в какой-то момент начинало казаться, что она движется, потом слышалось тихое жужжание, будто комар пищит, женщины от страха повизгивали, а мужчины, сами же придумавшие эту «шутку», оглядывались, зараженные общим испугом. Отец плюхался на дно окопа, прижав к себе меня и маму — он надеялся прикрыть нас своим телом; некоторые — кто из страха, а кто из желания слиться с остальными, стать незаметными и неуязвимыми — следовали примеру отца, а тех смельчаков, кто упрямо продолжал стоять на ногах, плачущие женщины с увещеваниями тянули вниз. Летняя ночь вынуждена была отступить — в окопе запахло порохом.