Станислав Стратиев - Время собирать виноград

— Эх, Савичка, — говорил отец, — потерпи еще немножко. Скоро осень настанет, потом зима, и все у нас наладится…

— Все у нас наладится в могиле, — горестно качал головой Савичка, потом задумывался и добавлял: — Только там будет мне хорошо, только там…

— Верно, от этого спасения нет, — задумчиво соглашался отец, — но пока мы живы… надо тянуть лямку…

— Вам легче, у вас семья есть. А я? Вот умри я завтра, и некому будет даже поплакать на моей могиле!

Подлинное страдание Савички вызвало у отца сочувствие, которое поднимало его в собственных глазах и придавало силу и уверенность.

— А, кто знает, кому легче. — Отец говорил это с оттенком некоторого притворства, чтобы почувствовать хоть на минуту свое превосходство, но тут же переводил разговор:

— Почему бы тебе не жениться, Савичка? Найди себе какую-нибудь скромную и разумную девицу, чтобы слушалась тебя и уважала…

— Э, прошло мое времечко, — ощущая какую-то неловкость, шутил Савичка, — мне сейчас жениться, как старому коню дрожжи… или вожжи… Никогда не мог запомнить, что кому нужно…

— А ты что, так всю жизнь и будешь «болеть»? — с горячностью продолжал отец, будто речь шла о чем-то, что его кровно интересовало. — И тебе не надоело?

— Я не виноват в этом, господин управляющий, — съеживался Савичка. — Она, болезнь-то, приходит, меня не спрашивает…

Не раз они говорили об этом, и отец знал все подробности «болезни» Савички, как, впрочем, знал их и кое-кто в городе. Болезнь одолевала Савичку раз в год, иногда два раза, а то и пропускала по году. Маленький человечек тут же брал отпуск — отец никогда не чинил ему препятствий, — подавался в город, снимал номер в гостинице и запирался в нем. Через некоторое время у него появлялась (неизвестно кем предупрежденная) Гуна — дама в возрасте, самая известная «красотка» из местного борделя. Целую неделю Савичка лежал на гостиничной кровати и глядел в потолок, а Гуна хозяйничала — стирала ему, гладила, готовила.

— Он меня и пальцем не тронул, — призналась она однажды своей товарке, и непонятно было, то ли она гордится этим, то ли обижается: карьера ее уже кончалась, на ней обучались солдаты и мальчишки, и лучшее, что ей осталось от прошлого, были медвежьи, пахнущие вином и чесноком объятия богатого цыгана Делишоолу, питавшего неистребимую слабость к ее пышным стареющим формам, которые он имел обыкновение облеплять столевовыми банкнотами. Неделя, проведенная с Савичкой, освежала ее, вносила в ее жизнь успокаивающую паузу, наполненную человеческими заботами, и она была готова не брать с Савички денег — не столько по соображениям сентиментальным, сколько потому, что привыкла получать за определенные услуги, — но он всегда платил сполна.

Следующие две недели Савичка лежал взаперти в гостиничном номере, почти ничего не ел, ни с кем не разговаривал, глядел в потолок и размышлял. Потом он вставал, будто со смертного одра, и с глазами новорожденного бродил несколько дней по городу: на базаре он ходил меж рядами, завязывал разговоры с крестьянами, и те подробно рассказывали ему, как сажали, как поливали, окучивали и собирали свой урожай, потом он оказывался в магазинах, где хозяева с некоторым неудовольствием, но все же отчитывались перед ним о ходе торговли, на улицах он расспрашивал случайных прохожих о домах, стоящих по обе стороны, об их владельцах и их жизни, часами сиживал в маленьких ресторанчиках и корчмах с разными компаниями — но не пил. Точно в тот день, когда кончался его отпуск, он появлялся в питомнике, и, как будто ничего не произошло, все шло по-старому.

Отец знал об этом, но не мог понять, что на самом деле происходит с Савичкой, и хотя он, как и все, тоже называл это «болезнью», но его не оставляла мысль, что за этим кроется что-то другое. Особенно его волновали две Савичкины недели, проводимые в гостиничном одиночестве, — может быть, они напоминали отцу о его собственных бдениях в комнатке на чердаке.

— И о чем же ты думаешь в это время, Савичка? — откровенно расспрашивал его отец. — О своих родных, о нас или о чем другом?

— Обо всем, — наконец набирался храбрости Савичка. — Нет ничего маловажного на этом свете…

— Ну, и к какому выводу ты пришел?

— Долго рассказывать, господин управляющий, в два слова не уложишься… Пока мы живы, надо тянуть лямку, верно вы сказали. Но как ее тянуть?

— Как наши отцы, как наши деды, прадеды. — Отец спешил вогнать хаос в привычные формы.

— А может, и они этого не знали, тогда как? А может, и они плутали впотьмах?