Михаил Палатник: Время собирать камни…

© М. Палатник, 2015

© Некоммерческий фонд «Институт перспективных исследований», 2015

Я принадлежу к тому поколению, которое узнавало о своей национальной принадлежности от «улицы». Мое раннее детство прошло в счастливом неведении. В детском саду все одинаково играли «в войнушку», мир был еще цельным, и мои друзья носили вполне русские имена и фамилии.

Не помню, чтобы дома это как-то особо обсуждалось, но уже в первом классе мои симпатии, казалось бы, сами собой стали склоняться на сторону мальчика с тысячелетней грустью в глазах и кудрявой и смуглой девочки со странным именем «Ида». Однако процесс осознания необъяснимой «особости», у которой было много плюсов, но и не меньшее количество минусов, затянулся как минимум еще лет на десять.

Мы получили эстафетную палочку поколений, но рука, ее передавшая, была скрыта от нас плотной завесой тумана. Никто не спешил рассказывать нам, кто мы такие, откуда и зачем идем. Как инопланетяне, волею судеб оказавшиеся на Земле, мы узнавали своих и старались держаться вместе. Неписаный и неосознанный закон взаимопомощи, заложенный у нас внутри, сближал и соединял совершенно разных людей, живших в разных местах и стоявших на разных ступенях социальной лестницы.

Но почему это должно быть так? Почему не знавшие ни своего языка, ни своих традиций, ни своих корней мы всё же обязаны были сохраниться как народ? На эти вопросы у меня не было ответов ни когда, отслужив в Советской армии, я попал в водоворот большой алии, ни когда, спешно сшивая разрушенную связь поколений, мы восполняли свое еврейское образование, ни когда изучали (а потом преподавали) иврит, язык наших предков и потомков, ни когда уже на земле этих предков и потомков мы продолжили свою «мирную» жизнь.

Вопросы о смысле жизни, о нашем предназначении и смутное представление о том, что в нас есть нечто «другое» и высшее, преследовали меня с детства. Богатая русская (и частично европейская) культура, питавшая мое детство и отрочество, как-то лежала в другой плоскости. Да и вообще, гуманитарные науки, к которым подталкивало меня мое филологическое окружение, казались мне чем-то слишком аморфным и недостаточно инструментированным. Мне казалось, что инструменты надо искать в точных науках, связанных с математикой и компьютерами.

Однако судьба твердой рукой вела меня к другому типу знания. Еще только на подступах к науке (я занимался проблемами искусственного интеллекта в Иерусалимском университете) я пришел к убеждению, что сама по себе наука слепа. Она нуждается в поводыре более высокого порядка, который направлял бы и контролировал ее развитие. В принципе, таким поводырем должна была быть философия. Но ее умозрительные построения интуитивно отталкивали меня своей замкнутостью, сложностью интеллектуальной игры при полном отсутствии доказательств и связи с реальностью. Игра в бисер!

К тридцати годам, пройдя по касательной мимо науки, философии и религии, я вполне разочаровался в возможности найти в них ответы на главные вопросы жизни. Оставались еще восточные учения, но мой мастер по тайчи и цигуну, побывавший в тибетских монастырях и лично по крупицам собравший и построивший свою методику, на вопросы выше уровня тела упорно молчал. На что-то намекал Ошо, что-то туманно обещала йога, но все эти прекрасные люди, искавшие себя в западных вариациях восточных учений и готовые вполне бескорыстно дарить тебе свои улыбки и объятия, оставляли ощущение какой-то недостаточности, битья головой в стеклянный потолок.

И вот, пройдя через семейный кризис и получив дополнительный заряд вопросов типа «За что?», «Почему?» и «Почему именно мне?», я наконец попал в то место, где давались ответы. Передо мной лежал путь, предлагалась методика его прохождения, и главное, самое главное – все вопросы вдруг получали понятные и ясные ответы. В какой-то момент даже пугающе ясные и окончательные. Это место и этот путь назывались «каббала».

К счастью, вскоре оказалось, что все ответы далеко не окончательные. На каждом этапе постижения человек уточняет свое восприятие – и так до достижения абсолюта. Слой за слоем мы углубляемся в тайны мироздания, превращая их в факты нашего мироощущения и осознания.

Так или иначе, вопросы, мучавшие меня много лет и казавшиеся принципиально неразрешимыми, вдруг стали проясняться перед моим изумленным взором. Туман, годами скапливавшийся в моей бедной голове, постепенно рассеивался, а кусочки вселенского пазла получали свое законное место в общей картине мироздания.