Юлий Дунский: Время собирать камни

Сюжет этого сценария подсказан авторам кинорежиссером Павлом Чухраем. — Авт.

По улице немецкого города, прямо по разбитой снарядами и гусеницами танков брусчатой мостовой шел человек в серой вермахтовской форме. Офицерские погоны и нашивки были спороты, а на голове у немца довольно нелепо сидела клетчатая штатская кепчонка.

День был летний, солнечный, но над городом висел туман: это держалась в воздухе известковая пыль от зданий, искалеченных недавними боями и вновь потревоженных только что начавшимися ремонтными работами.

Среди руин копошились немцы и советские солдаты — разгребали обломки. Двое солдат оттащили на носилках в сторону что-то длинное, накрытое брезентом. Человек в клетчатой кепке глянул в ту сторону и ускорил шаг.

Возле афишной тумбы, оклеенной поверх фашистских воззваний плакатами, призывающими строить новую свободную Германию, и распоряжениями советской комендатуры, стоял уличный музыкант. Он был в солдатском серо-зеленом кителе и пилотке; на незрячих глазах — синие очки. Слепой играл на флейте «Хорст Всссель лид» — играл громко и словно с вызовом. У ног его дремала тощая овчарка-поводырь и лежал расстеленный носовой платок с горсткой монет.

Перед музыкантом остановился пожилой советский майор, послушал и спросил укоризненно:

— Ты зачем фашистское играешь, а?.. Зачем фашистскую песню? Нельзя!

Прохожий в клетчатой кепке подошел поближе и перевел музыканту слова майора. Слепой буркнул что-то в ответ и снова приложил флейту к губам. Прохожий пожал плечами, перевел, медленно подбирая слова:

— Он сказал, другие песни не знаю.

Майор постоял в нерешительности, потом тоже пожал плечами и пошел своей дорогой…

Немец в клетчатой кепке шагал уже по другой улице, поглядывая на номера домов. После номера «17» почему-то сразу шел «61». В недоумении немец остановился. Он не сразу понял, что это не «61», а «19» — только опрокинутое, повисшее вниз головой на одном гвозде. Дом № 19 как раз и был нужен.

Встав на цыпочки, немец вернул номер в правильное положение и толкнул дверь подъезда.

Поднявшись по засыпанной битым стеклом лестнице, человек в клетчатой кепке постучался. Дверь квартиры открылась не сразу — даже не открылась, а приоткрылась. Через щелку смотрел на посетителя настороженный женский глаз.

— Лейтенант Онезорг, — назвался немец.

Тогда женщина откинула дверную цепочку. На руках она держала грудного младенца.

В комнате, куда женщина провела Онезорга, было трое мужчин. Один запихивал какие-то пожитки в чемодан, второй наскоро брился, поставив тазик с водой на комод красного дерева, а третий молча слушал гостя.

— Я все думаю: а может, рассказать русским? — вполголоса говорил Онезорг. — А? Как тебе кажется?

— Что рассказать?

— Ну… Где и что мы оставили. Наша команда.

Хозяин комнаты не поверил своим ушам.

— Ты меня разыгрываешь?

— Нет, что ты. Просто хочу посоветоваться, обсудить… Если бы, допустим, пойти вдвоем? Вдвоем как-то легче…

— Ты уже совсем спятил? — Хозяин повернулся к женщине, которая с отрешенным лицом покачивала младенца. — Эмма! Слышишь, что он плетет?

Женщина ничего не ответила. Остальные двое будто и не слышали разговора, продолжали заниматься своим делом. Хозяин комнаты схватил Онезорга за плечи, тряхнул:

— Да они тебя сразу в Сибирь! Будешь гнить в тюрьме, пока не подохнешь!

— Ну почему в Сибирь? — неуверенно запротестовал Онезорг. — Я ведь хочу помочь… Чтоб не гибли невинные люди!

— Пускай гибнут! Наших мало погибло? Так и хочется дать по этой дурацкой роже! — Хозяин даже зубами скрипнул, но взял себя в руки. — Мы все трое уходим на Запад. Мой тебе совет — идем с нами.

— Нет, я останусь, мне надо подумать.

— Думай, думай! Кретин…

Посетитель повернулся к двери, но хозяин окликнул его:

— Ну и вид у тебя! Куда дел фуражку?

— Потерял.

— На, возьми мою. А мне отдай кепку. Мне как раз нужна.

Надо сказать, что хозяин и остальные двое были в штатском — в каких-то случайных, с чужого плеча вещах. Онезорг безропотно отдал свою клетчатую кепочку и получил взамен офицерскую фуражку.

Когда он вышел на лестничную площадку, следом за ним выбежала Эмма — по-прежнему с ребенком на руках.

— Онезорг, ты меня помнишь? Я приходила к Вернеру в лазарет.

— Помню, — кивнул Онезорг.