— Он сам пришел, — объяснил комендант.
А особист сразу заинтересовался:
— Ты откуда его знаешь, Кудин?
— Мы дожидались Шнайдера на квартире, товарищ майор, а этот поднимался по лестнице, но до площадки не дошел. Видно, что-то заметил, побежал вниз и скрылся.
— Почему побежали? — резко спросил генерал.
Онезорг развел руками:
— Не могу объяснить. Почувствовал засаду, и ноги сами побежали.
— А как почувствовал? По какому признаку? — допытывался особист.
— Запах русского табака. Махорки.
Генерал хмыкнул, а особист свирепо поглядел на старшего лейтенанта:
— Хорошо ты, Кудин, выполняешь инструкцию! Ладно, потом потолкуем. Что со Шнайдером?
— Вторую неделю не приходит, товарищ майор.
— Наверно, смылся, — нахмурился майор. — А вы, Онезорг, зачем ходили к Шнайдеру? Какие у вас с ним дела?
— Хотел просить у него схемы и формуляры минирования.
— Так у вас что, никаких документов? — Генерал даже привстал с места. — Я полагал, вы нам передадите конкретные сведения. А что же получается? Покаяться пришел, облегчить совесть?
— Вы меня не поняли, господин генерал, — сказал Онезорг дрогнувшим от обиды голосом. — Я пришел просить, чтобы меня послали в Россию. Я хочу сам, своими руками, обезвредить мины. По памяти. У меня очень хорошая память.
Наступило молчание. Комендант переводил глаза с Онезорга на генерала. А тот после долгой паузы сказал:
— Отведите его куда-нибудь и пускай посидит, подождет. Под охраной, раз он бегать любит. А мы тут обсудим.
Комнатка с зарешеченным окном — наверно, бывшая кладовка — служила в комендатуре гауптвахтой. В комнатке стояли две железные кровати и тумбочка. На одной из кроватей сидел в мрачном раздумье офицер лет тридцати. Дверь открылась, и дежурный по гауптвахте ввел Онезорга.
Увидев серый немецкий мундир, офицер вскочил на ноги:
— Это еще что?
— Посидит с вами, товарищ капитан, — дружелюбно улыбнулся дежурный. — Временно.
— Ну нет! С фашистом я сидеть не буду! Убирай его отсюда; куда хочешь.
— Товарищ капитан, зря вы лезете в бутылку. Это генерал-майор приказал.
Дежурный хотел закрыть дверь, но капитан, схватив Онезорга одной рукой за шиворот, а другой за штаны, выкинул его в коридор с такой яростью, что немец стукнулся о стенку. А фуражка его слетела с головы и осталась в комнатке. Капитан с наслаждением наступил на нее, как будто давил огромное и вредное насекомое, и как панцирь насекомого с хрустом раскололся под сапогом лакированный козырек. Только тогда капитан пинком выкинул фуражку в коридор.
— Плохо себя ведете, товарищ капитан! — обиделся дежурный. — Я доложу!
— Иди докладывай! Беги на полусогнутых! А гестаповцев мне не надо! Я советский офицер, знаю свои права. Имей в виду, сержант: сунешь его ко мне — удушу, а тебе отвечать!
Расстроенно крякнув, сержант запер дверь гауптвахты и показал Онезоргу на скамейку в коридоре:
— Ладно, посиди пока тут. — И, боясь, что его не поймут, перешел на немецкий язык: — Фриц! Зиц!
Онезорг поднял с пола свою искалеченную фуражку и послушно сел туда, куда ему велел сержант.
В кабинете коменданта продолжалось обсуждение проблемы.
— Это ведь может оказаться и провокацией, — говорил майор-особист. — Вы, товарищи, прекрасно знаете, какими изощренными методами пользуются иностранные разведки. Может, этот Онезорг имеет задание: проникнуть на территорию Союза, проехать по определенному маршруту и наладить контакты с Оставленной агентурой.
— Ну, это маловероятно, — покачал головой замполит. — Он же должен понимать: никто его одного не пошлет, все время будет находиться под наблюдением. Конечно, полностью исключить нельзя, но маловероятно.
— Разрешите, товарищ генерал? — поднялся кто-то из офицеров. — А может быть, у него личная причина? Фашисты на оккупированных территориях грабили напропалую. Возможно, и этот нахватал драгоценностей, золота — припрятал, а вывезти не успел. И вот придумал легенду, чтобы добраться до своих тайников.
— Это уже арабские сказки, — буркнул генерал. А дивизионный инженер задумчиво сказал:
— Вообще-то странная история… Взрыватели с замедлением на год. Я такого в своей практике не встречал.
— Но технически выполнимо? — спросил генерал.
— Технически выполнимо.
— Разрешите, товарищ генерал? — встал со стула комендант. — Мне кажется, немец не врет. Высказывается откровенно, независимо себя держит. Но, может, он немножко того? Всю войну минировал, взрывал, а теперь переживает, раскаивается, а на этой почве родилась больная фантазия, Ко мне на прием столько психов приходит!
Читать дальше